Рефлексия - [35]

Пройдя Невский проспект от канала Грибоедова до станции метро "Площадь Восстания", Алик не обнаружил нужного магазина и воротился домой. До прихода жены оставалось слишком много времени, занять себя оказалось решительно нечем, и Алик привычно улегся на диван. Выросший под сетью диетической морали, он неожиданно обнаружил, что сеть эта довольно крупноячеистая. Почему он решил пригласить именно Валеру? Наверняка, шуточки подсознания.

Давно, в чужой забытой молодости, Алик мог представить себя в постели с двумя подругами, не то, чтоб его слишком интересовал подобный вариант, но казался допустимым. Другое дело с подругой и мужчиной, тем более, с приятелем. При таком раскладе существовала опасность обнимая даму, вляпаться в неженскую плоть, что должно быть безусловно неприятно, если не противно. Оказалось — не противно. Но он же нормальный мужчина, без всяких скрытых штучек. Тогда почему он хочет пригласить Валеру? Неужели, он ошибается насчет собственной природы, или, как теперь принято говорить, ориентации?

Телефонный звонок выручил Алика. Володе срочно потребовался микрофон, и Алик с удовольствием согласился второй раз за день поехать в центр, чтобы передать все необходимое.

На улице Желябова издавна существовала чудесная булочная. Собственно не булочная, а пирожковая располагалась в первом зале, а во втором стояло три столика и пара стоек, где можно было, закусывая пирожками, выпить чего-нибудь подходящего настроению. Публика, за исключением случайных мамаш с детенышами и пирожными к ним, собиралась своя, знавшая друг друга в лицо, а подавальщицу — по имени. К приходу Володи Алик успел остограммиться и съесть пару фирменных шариков с чесноком и сыром. Увы, Володя спешил. Конечно, никакое неотложное дело не могло помешать ему выпить положенный коньяк, но от традиционной истории пришлось отказаться, что Алику было только на руку. Спрашивать Володю об отношении к групповому сексу небезопасно, истолкует превратно, поэтому Алик напрямую обратился к опыту приятеля, сформулировав вопрос в форме "а не случалось ли тебе…".

Володя отозвался мгновенно, ответил исчерпывающе и почти коротко, истолковав так, как того и опасался Алик, сокрушая продуманное наступление, когда Алик почти перестал бояться:

— Говна пирога! Родная уехала к тетке, так я как раз об эти выходные имел безобразия с соседкой и шведом. Соседка же в гостинице горничной работает, ну я тебе говорил.

Язык его, оторванный от амброзии историй, звучал незамысловато, изобилуя жаргонизмами десятилетней давности.

— Отбарабанили шведа во все параметры, а утром выгнали.

— Почему, — тупо поинтересовался Алик.

— Надоел! — внятно отвечал Володя и, не успел Алик переварить, добавил, — Поучаствовать хочешь, что ли? Так я тебе позвоню в следующий раз, как оказия выйдет, — после чего перевел разговор на технические характеристики микрофона.

Объясняться, доказывать, что Володя ошибся насчет намерений Алика — еще хуже, наверняка решит, что Алик принимает проблему близко к сердцу и примется убеждать, что ничего нет легче, чем отбарабанивать по шведу за вечер. Как им удается жить так просто? Чувствовать себя правыми и безгрешными. Нет, Алик не ханжа и не прыщавый подросток, в происшедшем ничего нет страшного, чрезмерного или дурного. Не было бы, если бы не Вика. Хотел ли он, чтобы так получилось? Специально ли оставил их с Валерой наедине? Почему присоединился к ним, вернувшись? В молодости, наверняка, все оказалось бы проще. И не стоило бы ни гроша. В смысле переживаний. В молодости Алик воспринимал подобные эксцессы легче. Он же не рассорился с Валерой, когда тот увел у него девушку. Валера ни при чем. Проблематично его собственное желание. Намеренно или случайно? Разве можно не знать о собственных побуждениях? Собственное, собственные… А ну как, у него нет ничего собственного? Вот что страшно.

— Ну, привет! — сказал Володя, — значит-ся, договорились.

— О чем? — спохватился Алик, крутя пальцами граненый стаканчик.

— А ты знаешь, сколько у него граней? — спросил Володя. — Да не пересчитывай, сразу отвечай!

— О чем договорились? — Алик затравленно смотрел на своего мучителя. Володя, как представитель ясного и торопливого мира, не останавливающегося, не желающего останавливаться, не умеющего останавливаться, чтобы поразмыслить над собственными проблемами, либо вовсе не имеющего их, простодушно мучил Алика.

— Позвоню тебе в конце недели. Всего-то пара дней осталось. В понедельник, ты помнишь, мы работаем в "У Муму". Выходные свободны, в кои-то веки, знай — оттягивайся. Двадцать, инженер фигов!

— У меня гости в субботу, — предупредил Алик, успевший забыть начало разговора и цель Володиного будущего звонка. Пригласить Володю он и не подумал, сам не зная, почему.

— Ничего, не последний раз живем, какие твои годы, — успокоил приятель, подмигнул кухонной девушке, вышедшей собрать пустые стаканы и тарелки, привычно изготовился, чтобы хлопнуть ее по "выпукло вогнутостям", как он выражался, девушка привычно отпрянула. Все охотно и радостно участвовали в не интересующем их действии.

— Пока-пока, — уже на ходу повторил Володя, демонстрируя чудесное отличие своей бытовой речи от речи рассказчика историй.