Референт - [2]

— Это ты так считаешь, — ухмыльнулся Олег. — Ты, Павлик, меня просто поражаешь временами своей наивностью. Неужели ты всерьез думаешь, что английские инвестиции нам дают только под бизнес-планы?

— А под что, под красивые глазки?

Олег чуть не подавился от смеха.

— Вот именно! И я даже знаю под чьи!

Павел сморщился, будто ему в рот положили дольку лимона.

— Ты какую-то чушь порешь, ей-богу. Вирджиния — серьезный бизнесмен, у нас с ней прекрасные деловые отношения.

Из глубин кресла, где сидел Олег, последовал новый взрыв смеха. Павел, пожав плечами, замолчал, пережидая.

— Ну хорошо, хорошо, — отсмеявшись, снова заговорил Олег. — Если Борн здесь ни при чем…

— Абсолютно ни при чем!

— Тогда в чем дело? А? Сезам, откройся!

Отблески пламени скорее мешали, чем помогали Олегу видеть выражение лица собеседника. Но когда тот заговорил, голос его был серьезным.

— Видишь ли… Для меня любимая женщина — это либо богиня, либо жена. С некоторых пор. Понимаешь?

— Вполне. И поскольку ты не женат, то…

Олег сделал многозначительную паузу. Павел слегка улыбнулся, отдавая должное его проницательности, но вместо ответа поднес к губам бокал с темным терпким напитком.

— А имя, адрес у богини есть? — не отставал Олег.

— Имя есть. Анна.

Павел откинулся в кресле, по-прежнему не сводя глаз с огня, будто именно там скрывалась богиня с немного старомодным русским именем. Олег ожидал продолжения и не ошибся.

— Помнишь, у меня как-то сломался мотор на окраине одного городка? Несколько лет назад, тоже зимой. Название еще у него было такое странное, Шматск или Шумск.

— Шацк. Он назывался Шацк. Ты позвонил оттуда ночью, и я приехал за тобой и машиной на другой день.

— Да, это было часов в двенадцать. Вокруг маленькие домишки, ни одного фонаря, только звезды и зарево на горизонте, будто от далекого пожара. И ни одного человека, только собаки где-то лают. Мобильного тогда у меня еще не было. С собой деньги и документы фирмы. Бросить машину и отправиться искать почту или милицию не могу. Да и где искать ночью? И оставаться нельзя, морозы тогда ударили. Мог запросто замерзнуть в машине.

Олег кивнул, давая понять, что внимательно слушает, долил в бокалы вина.

— В общем, ничего не оставалось, как попроситься в какой-то из этих домишек. Сунулся в одну калитку — там пес. Черный, чуть меньше теленка. Бросился на меня — метра не хватило, цепь не дала. Он рвется, лает. Все собаки, наверное, ему отозвались в округе. Словом, волк на псарне. Я — за калитку. Хорошо, думаю, пережду. Должен же кто-то услышать. И точно — звякнула щеколда во дворе и мужик какой-то хриплым голосом пса зовет. Я уже слова приготовил благодарить да объясняться, но внутрь пока не иду. Пусть, думаю, сначала в будку пса загонит или запрет где-нибудь. Слышу, цепь звякает, пес хрипит, а мужик так спокойненько говорит: «Фас! Взять его!»

Павел невольно рассмеялся, покрутил головой, вспоминая события той давней ночи.

— Словом, так быстро я, наверное, никогда не бегал. Рванул по сугробам, сам не соображаю, куда. Вдруг передо мной штакетник вырастает, где-то по плечо мне. Я его перемахнул — в пальто, с кейсом — думаю, даже не задев. Пес за мной. Вдруг голос женский: «Сюда! Сюда!» Я рванул на желтый свет через двор, в сени вскочил мимо женщины, даже рассмотреть не успел — молодая, старая, толстая, худая. Она дверь захлопнула, и тут же пес как ударит всем телом, будто снаряд. Только доски затрещали. Женщина повернулась ко мне, смеется, что-то спрашивает. А я отдышаться не могу после забега по пересеченной местности. Ну и струхнул, по правде говоря, порядком.

Она поняла, взяла меня за локоть, на кухню провела. Молча помогла раздеться, усадила за стол, налила чаю — горячего, с мятой. Пирожки поставила теплые, с капустой, кажется. Понимаешь, она будто заранее готовилась, знала, что я вот так свалюсь посреди ночи ей на голову.

Павел замолчал, глядя в камин.

— Это и была Анна? — спросил Олег.

— Да, Анна, — эхом отозвался Павел.

Он рывком поднялся, прошелся из угла в угол.

— А дальше? — прервал молчание Олег, провожая его глазами.

— Дальше? Дальше было то, что я до сих пор не могу себе объяснить. Ты ведь меня давно знаешь, старик, я не монах. Да и не мальчик давно, у которого от вида декольте дух перехватывает. Но здесь накатило что-то такое… Я сижу за столом с чашкой в руках, смотрю, как она по хозяйству хлопочет, что-то про соседей рассказывает. Рубашка до пят, вязаная шаль на плечах, волосы распущенные до лопаток. И молчу, как дурак. Она, видно, почувствовала, замолчала. Потом напомнила, что я позвонить хотел. Сама ушла в комнату, зажгла торшер с зеленым абажуром, начала постель стелить. Ты говоришь, а я тебя еле слышу. Смотрю на нее через проем, как на картину в раме. Зеленая простыня, зеленая рубашка, ее силуэт с тонкими руками. Повесил трубку и пошел туда.

— Ага, помню. Я подумал, что прервали. Но главное ты мне успел сказать.

Павел усмехнулся, снова уселся в кресло.

— Главного я как раз и не мог сказать. Главное позже произошло. Я вошел, стал за спиной у нее. И руки ей на плечи положил. Она вздрогнула, замерла. Не знаю, сколько мы так стояли, может, несколько секунд, может, несколько минут. Потом она повернулась, прижалась ко мне… Запах от ее волос такой, знаешь, травяной… Я и поплыл совсем. А она голову подняла, в глаза смотрит внимательно. Говорит: «Что хочешь обо мне думай. А эта ночь моя».