Рецидив жизни - [17]

Вот и я бы тоже не должен. Но я, сволочь, пойду. Хотя отчетливо представляю, чем все может закончиться.

Я беру девушку за руку и веду за собой.

Мы поднимаемся на третий этаж, и я с тоской замираю перед моей дверью.

Ключей у меня нет. У меня вообще ничего нет, не осталось ни единой вещи из прошлой жизни – что-то забрали себе задержавшие меня менты, что-то ухватили принимавшие меня в лагере вояки. Остальное выбросили там же.

Несколько раз я подношу руку к звонку и отдергиваю ее в последний момент, когда палец уже готов коснуться кнопки.

Анна тянет меня за рукав.

- Пойдем? - кивает она вниз.

Я знаю, что мне лучше послушаться девушку, чье, даже мертвое, сердце добрее и деликатней моего. Но я поднимаю руку и вдавливаю кнопку звонка до упора – раз, два, три...

Проходит не знаю сколько времени, прежде чем дверной глазок чуть меняет цвет на более светлый – в коридоре включили свет.

Потом этот светло-серый лучик перекрывается разглядывающим меня глазом.

Наконец, дверь распахивается, и я вижу отца. Он стоит в одних трусах и очумело-недоверчиво смотрит на меня.

- Сергей?!

- Здравствуй, пап! - жестикулирую я.

- Сергей? - повторяет он, оглядывая меня с головы до ног.

- Ну да, не похож?

- Ты почему не разговариваешь? - недоумевает он.

Без очков отец не может как следует меня рассмотреть, он щурится и наклоняется вперед, вытягивая шею.

- Не могу, - отвечаю я. - Можно войти?

Отец растерянно оглядывается, словно спрашивает совета у двери в комнату, трет подбородок ладонью. Потом произносит что-то.

- Пап, я очень плохо слышу. Говори со мной как с мамой.

- Где ты был? - жестикулирует он.

За тридцать пять лет жизни с мамой он так толком и не выучил язык жестов.

- Давай, я войду и все тебе расскажу, - говорю я. - Мама проснулась?

- Мама? - срывается он на голос, потом, спохватившись, снова переходит на язык глухонемых. - Нет, сынок, мама... Ты же ничего не знаешь... Где ты был столько времени?

- Пап, можно мне войти?

Он снова оглядывается на дверь, неуверенно почесывает белую грудь с редкими волосами.

- Сынок... Мама-то, она... Она ведь умерла, сынок.

Что говорит этот человек? За тридцать пять лет он так и не выучил толком язык своей жены!

- Мама – что? - переспрашиваю я. - Говори правильно, пап!

- Я и говорю, - дергает он бровями.

Пережде, чем он успевает продолжить, дверь из комнаты открывается, и в проихожую выглядывает заспанное толстомясое лицо неизвестной мне женщины.

Отец вздрагивает, оглядывается на нее, смущенно ссутуливается.

- Сынок, это... Это Надя.

- Что происходит, отец? Где мама?

- Ну так я и говорю, сынок... Мама умерла. Уж два месяца как.

- Кто это? - хрипит тетка сонным голосом.

Отец поворачивается к ней, быстро что-то объясняет.

- Так он же мертвяк! - восклицает женщина, показывая на меня пальцем.

- Отец, где мама? - спрашиваю я, когда он оборачивается и смотрит на меня, подслеповато щурясь, пытаясь, наверное, определить признаки мертвеца на моем лице.

- Не знаю, - отвечает он, сторонясь и чуть прикрывая дверь. - Не знаю. Ее забрали.

- Кто забрал? Куда? - я уже знаю ответ, он может не отвечать.

- Ну, кто... Она ожила и... Она так страдала!.. Я позвонил... А ты, сынок? Ты как?

Тетка, которая неуверенно жмется в проходе, кричит, разглядев за моей спиной Анну:

- Он еще и девку мертвую с собой притащил! Что ты с ним стоишь, Коля? Посмотри на его лицо, он же сейчас бросится на тебя!

Отец заглядывает за мое плечо, еще больше прикрывает дверь.

- Сынок, правда, что ли?.. Ты что, тоже умер?

- Меня убили, - говорю я.

- Убили?.. Кто?.. Мы ничего не знали. Мама все плакала по тебе...

Неужели он сдал ее? Неужели этот сморчок просто позвонил и вызвал труповозку?!

Отец стоит, переминаясь с ноги на ногу на холодном линолеуме – жалкое белопузое бестолковое чмо в полосатых разношенных трусах. А из-за его плеча выглядывает толстая тетка с лицом прожженной вокзальной буфетчицы и что-то бубнит ему на ухо.

Два месяца, сказал это дрищ. Два месяца, как мамы нет.

- От чего она умерла? - спрашиваю я.

- Не знаю, сынок. Просто упала на кухне, и все. Не знаю, сынок.

- Какой я тебе сынок! - бросаю, поворачиваясь к лестнице.

Когда на площадке я оглядываюсь, дверь уже закрыта.

Анна догоняет меня, берет за руку, заглядывает в глаза.

Что она может увидеть в моих мертвых глазах!

Значит, мама тоже попала в лагерь. Возможно, в тот же, где держали и меня. Возможно, она все это время была в соседней камере.

Правда, на север от города был построен еще один лагерь, специально для рецидивистов. Может быть, она попала туда.

- Я должен найти ее, - говорю я.

- Где? - безнадежно разводит руками Анна.

- Я должен! - повторяю я.

Она пожимает плечами, а по щекам ее скатываются две слезинки.

Дверь нашей квартиры приоткрывается, в образовавшуюся щель высовывается голова отцовой пассии; увидев, что мы еще не ушли, она морщится и исчезает. Дверь захлопывается, окончательно отрезая меня от мира прошлого...

Я знал, что отношения у мамы с отцом со временем все более и более отдалялись от идеала, но чтобы он поступил вот так...

- Она в лагере? - спрашивает Анна.

- Ну а где же еще!