Речь без повода... или Колонки редактора - [61]
Мы хотели бы видеть Россию правовым демократическим государством западного типа. Хотя сознаем, что желаемое будущее и реальное будущее в одинаковой мере непредсказуемы.
Настоящее России — трагично. В экономике, промышленности, сельском хозяйстве заметны черты агонии. Идеология скомпрометирована полностью.
Но, увы, тоталитарная система поразительно жизнестойка. Наделена беспримерным инстинктом самосохранения. Такой могучий организм способен агонизировать десятилетиями.
Мы восхищаемся стойкостью инакомыслящих, правозащитников, участников религиозного движения. Ибо величие человеческого духа представляет собой абсолютную ценность. Материальные результаты этой деятельности не поддаются вычислению. Поскольку лежат исключительно в сфере духа.
К сожалению, мы не религиозны. К сожалению — потому что вера облегчает жизнь. Наполняет ее светом истины. Примиряет с тягостной действительностью.
При этом мы вовсе не атеисты. Атеисты убеждены, что Бога нет. Они противостоят тому, что, по их же мнению, не существует. Что может быть нелепее?!
Мы не знаем, есть ли Бог. Мы, повторяю, не верующие и не атеисты.
Таких людей называют агностиками.
В политике нам близки либерально-демократические установки.
В эстетике — широта и многоголосие Ренессанса.
В философии — стихийный гуманизм.
И последнее. Мы считаем альтернативой любви — не вражду. И даже — не равнодушие. А ложь.
Соответственно, альтернативой ненависти — правду.
Мне давно хотелось заявить об этом без повода.
«Новый американец», № 34, 27 сентября—2 октября 1980 г.
КР ПОНАДОБИЛИСЬ МНЕ…
Понадобились мне новые ключи. Захожу в мастерскую. У прилавка — мужчина лет шестидесяти.
— Я — Кеннет Бауэрс, — представился он и включил станок.
Над его головой я увидел портрет длинноволосого старика.
— Ты его знаешь — кто это? — спросил мистер Бауэрс. — Мой дедушка — Альберт Эйнштейн!
Я выразил изумление.
— Вы — еврей? — говорю.
Надо же было что-то сказать.
— Я — американец, — ответил Кеннет Бауэрс, не прерывая работы. Затем указал на старинную фотографию. Пожилой мужчина в очках склонился над книгой.
— Ты знаешь, кто это? — спросил мистер Бауэрс. — Великий ирландский писатель Джойс… Мой дядя!
— Значит, вы — ирландец? — сказал я.
Надо же было что-то сказать.
— Я — американец, — ответил Кеннет Бауэрс, не прерывая работы, — теперь взгляни сюда.
Он показал мне цветной фотоснимок. Чернокожий боксер облокотился на канаты ринга.
— Узнаешь? Это великий боксер Мохаммед Али. Мой племянник…
Признаться, я несколько оробел. Кеннет Бауэрс выглядел совершенно здоровым. Взгляд его был насмешлив и проницателен.
— Значит, вы — мусульманин? — сказал я.
Надо же было что-то сказать.
— Я — американец, — ответил Кеннет Бауэрс, не прерывая работы.
— Эти люди — ваши родственники?
— Да, — сказал он.
— Все эти люди — родственники?
— Безусловно, — сказал он.
— Люди всего мира? Всех национальностей? Всех эпох?
— Ты абсолютно прав, — сказал мистер Бауэрс, — ты умнее, чем я думал.
Он закончил работу и протянул мне ключи.
Я поблагодарил и расплатился.
Мистер Бауэрс с достоинством кивнул.
Уходя, я еще раз спросил:
— Все люди мира — родственники? Братья?
— Вне малейшего сомнения, — ответил Кеннет Бауэрс и добавил: — Будешь в нашем районе, занеси мне свою фотографию…
«Новый американец», № 35, 3–8 октября 1980 г.
КР ЭМИГРАЦИЯ ИЗ СОЮЗА…
Эмиграция из Союза продолжается. Хоть и в замедленном темпе. Приезжают друзья и знакомые. Мы, разумеется, спрашиваем:
— Ну, как?
В ответ раздается:
— Хорошего мяса в Ленинграде не купить. За фруктами — очередь. Недавно мыло исчезло, зубная паста…
И так далее.
Смешанное чувство охватывает нас. Приятно сознавать, что тоталитарная машина дает перебои. Горько от мысли, что твоя страна голодает…
Западные государства объявили Союзу частичное хлебное эмбарго. Выражаясь человеческим языком — сократили продажу зерна. К этому их настоятельно призывали видные русские диссиденты: Солженицын, Марченко, Буковский.
Некоторым казалось, что это слишком жесткая мера. И рассуждали они примерно так:
— В политике можно и нужно использовать силу. Можно и нужно диктовать Советам жесткие условия. Тем более что они признают лишь силу и жесткость. Однако сокращать продажу хлеба — неблагородно. И призывать к этому — грешно. Разве можно, чтобы народ голодал?..
Наивные люди!
Они думают, что американский хлеб попадает на стол русскому человеку! Аргентинское мясо зашипит на его сковороде!
Какая глупость!
Народ голодает по вине собственного руководства. Экономика и сельское хозяйство безобразно запущены. Колоссальные средства расходуются на военные цели. Коммунистическая экспансия обходится Советам в миллиарды рублей.
Наряду с этим партийные функционеры живут отлично. Разъезжают в заграничных автомобилях. Возводят роскошные дачи. Нежатся под солнцем южных курортов.
Через распределители их снабжают всем необходимым.
Западный экспорт хлеба и мяса лишь укрепляет тоталитарную систему. Обогащает партийную верхушку. Освобождает новые средства для подготовки к войне.
Печально, что советские руководители и крупные американские торговцы временами действуют заодно.
Обидно, что призывы русских диссидентов заглушаются голосами сторонников разрядки.
Сергей Довлатов — один из наиболее популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы и записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. «Заповедник», «Зона», «Иностранка», «Наши», «Чемодан» — эти и другие удивительно смешные и пронзительно печальные довлатовские вещи давно стали классикой. «Отморозил пальцы ног и уши головы», «выпил накануне — ощущение, как будто проглотил заячью шапку с ушами», «алкоголизм излечим — пьянство — нет» — шутки Довлатова запоминаешь сразу и на всю жизнь, а книги перечитываешь десятки раз.
Сергей Довлатов — один из наиболее популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы и записные книжки переве дены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. «Заповедник», «Зона», «Иностранка», «Наши», «Чемодан» — эти и другие удивительно смешные и пронзительно печальные довлатовские вещи давно стали классикой. «Отморозил пальцы ног и уши головы», «выпил накануне — ощущение, как будто проглотил заячью шапку с ушами», «алкоголизм излечим — пьянство — нет» — шутки Довлатова запоминаешь сразу и на всю жизнь, а книги перечитываешь десятки раз.
Сергей Довлатов родился в эвакуации и умер в эмиграции. Как писатель он сложился в Ленинграде, но успех к нему пришел в Америке, где он жил с 1979 года. Его художественная мысль при видимой парадоксальности, обоснованной жизненным опытом, проста и благородна: рассказать, как странно живут люди — то печально смеясь, то смешно печалясь. В его книгах нет праведников, потому что нет в них и злодеев. Писатель знает: и рай, и ад — внутри нас самих. Верил Довлатов в одно — в «улыбку разума». Эта достойная, сдержанная позиция принесла Сергею Довлатову в конце второго тысячелетия повсеместную известность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Двенадцать глав «Наших» создавались Довлатовым в начале 1980-х годов как самостоятельные рассказы. Герои — реальные люди, отсюда и один из вариантов названия будущей книги — «Семейный альбом», в которой звучит «негромкая музыка здравого смысла» (И. Бродский), помогающая нам сохранять достоинство в самых невероятных жизненных ситуациях.
Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.
От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…