Ребята с улицы Никольской - [51]

— Да здравствует доблестная рабоче-крестьянская милиция, охраняющая революционный порядок! — звонко крикнул с трибуны в рупор человек в кожаном пальто.

— Ура! — прокатилось по площади.

— Вон, гляди, Вадим! — радостно толкнул меня в правый бок Глеб.

— А вон и Литературный гость! — Это Борис толкнул меня в левый бок.

— Побежали к ним! — предложила Герта, рванувшись с места.

— Но-но! — Глеб схватил ее за хлястик стеганой жакетки. — Если все станут бегать как взбредет в голову, что от демонстрации останется?

На трибуну поднялось еще несколько человек, среди них и директор нашей фабрики. Мужчина в кожаном пальто с рупором открыл митинг.

Мы находились от трибуны близко, и нам было почти все слышно. Мне особенно запомнилось выступление участника Октябрьского вооруженного восстания, который высмеивал всяких буржуазных деятелей, предсказывающих, что Советская власть продержится в России лишь месяц.

После митинга сводная колонна района направилась к центру. Возглавлял колонну грузовик с матросами, перетянутыми крест-накрест пулеметными лентами. Высокий матрос держал в руках флаг, на котором было написано: «1917 год». За грузовиком шли с винтовками бывшие красногвардейцы и красные партизаны и несли плакат «1918 год»; за ними ехала сотня уже известных нам казаков под командованием Михаила Дмитриевича.

«1919 год» — прочитали мы у них на одном флажке, прикрепленном к пике, и «Пролетарий, на коня!» — на другом.

«На трудовой фронт!», «За учебу!», «За оборону страны!» — с такими лозунгами проходили мимо нас отряды комсомольцев. За комсомольцами тронулись пионеры, а за ними школьники.

Когда голова нашей колонны приблизилась к Центральной площади, оттуда на рысях, заключая военный парад, уходила конная артиллерия. В день Октября молодые красноармейцы принимали присягу. Будь это в прежние Октябрьские годовщины, мы, наверное, успели бы побывать и тут.

По широкой мостовой Главного проспекта двигались одновременно сводные колонны нескольких районов. В соседней с нами колонне шагали с пилами, топорами и лопатами строители нового машиностроительного завода, расположенного за вокзалом; женщины-работницы несли транспаранты с призывами: «Освободить женщину от квашни!», «Даешь фабрику-кухню!». Матери везли на санках укутанных малышей. Довольные малыши важно размахивали флажками, на которых какой-то, видимо остроумный человек, написал забавные лозунги: «Долой тряпичную соску!», «Даешь чистые пеленки!», «Да здравствуют резиновые куклы!»

— Подтянуться! — раздалась команда. — Вступаем на Центральную площадь!

Медь сводного гарнизонного оркестра оглушила нас, лишь мы подошли к постаменту будущего памятника Свободы. Под мощный рокот барабанов, труб и фанфар люди пели о великой победоносной революции.

— Тверже шаг, Гошка! Не отставай! — шепнул мне Глеб, бодро размахивая руками в такт музыке.

После конца демонстрации пионерам и школьникам выдавали бесплатные билеты в кино. Мы попали в «Лоранж» на «Ваньку и Мстителя». Хотя картина про пастушонка Ваньку и про его собаку Мстителя, помогавшим красным бойцам в годы гражданской войны, была нам хорошо знакома, никто из нас не отказался посмотреть ее еще раз. И я опять искренне переживал за Ваньку, когда он томился в белогвардейском застенке, аплодировал и свистел вместе со всем залом, когда лихие конники в красноармейских шлемах с обнаженными клинками неслись по экрану на выручку пастушонка. Впереди конников с высунутым языком мчался верный Мститель.

— Хорошо время провели? — спросил меня довольный Глеб уже в нашем дворе.

Я хотел ответить «да», но не успел. Скрипнула дверь, и из сеней квартиры Оловянникова вышел, покашливая, сам Александр Данилович, а следом за ним какая-то женщина.

XVI

Валька Васильчиков, уйдя от дяди, поселился в молодежном общежитии. На окружную биржу труда он пошел вместе с Леней и со мной. Без Лени у Вальки ничего бы, конечно, не получилось, а я увязался за ними ради любопытства. Помещалась биржа на Главном проспекте, у плотины, в большом старинном белокаменном здании со строгим красивым фасадом. Коридоры биржи были заполнены людьми различного возраста. Одни получали здесь работу быстро, как, например, группа молодых ребят с Украины, сразу согласившихся поехать на лесозаготовки, другие ходили сюда, наверное, неделями.

Пока Валька и Леня оформляли анкету, я пристроился на подоконнике в коридоре и рассматривал посетителей. В основном, как я заключил, на учете тут состояли люди так называемых чистых канцелярских должностей. Безработных же иных профессий на бирже труда сейчас было сравнительно мало. Слесари, каменщики, плотники и землекопы получали работу немедленно.

Ждать пришлось долго.

Наконец, когда я уже совсем отчаялся увидеть своих друзей, в коридоре показались Леня и сияющий Валька.

— Все в порядке! — весело доложил наш вожатый. — Теперь плывем прямо в редакцию областной комсомольской газеты. Поздравляю тебя, товарищ Валентин, с началом настоящей трудовой жизни!

И, размахивая официальным Валькиным направлением на работу, мы поспешили к выходу.

Было бы неверно думать, что Александр Данилович Оловянников так просто отступился от своего племянника. В тот момент, когда он отлетел от Валькиного удара в угол и испуганно заорал, ни Глеб, ни Борис не пришли ему на помощь. Обиженный Оловянников, кряхтя, сам поднялся с пола, вытер нос и зло прохрипел: