Ребус для фотографа - [2]

Напитанные могучей, таинственной магией загадочные каменные существа, несущие на себе отпечаток далекой цивилизации, сильно подпитали Темных. Силой чудовищной и невероятной.

Но те не смогли ее укротить, и все закончилось грандиозным побоищем между обоими Дозорами на Марсовом поле, после чего Светлым еще несколько месяцев пришлось кропотливо восстанавливать пошатнувшуюся ауру Летнего сада.

Сколько крови было пролито. Город с накопленной вековой жадностью впитал ее всю до последней капли.

Но как любой Иной, Степан любил этот мрачный монолит. Любил соленый воздух. Пульсирующую концентрацию Силы. И город отвечал взаимностью, показывая ему все новые и новые мотивы для вдохновения. Любовь Ленинграда было непросто заслужить. Его нужно было чувствовать.

Как-то Степану довелось даже сделать несколько постановочных портретов для самих Гесера и Ольги, когда находящийся в отпуске глава Ночного Дозора Москвы как бы невзначай решил нагрянуть в ленинградское отделение с ревизией.

Польщенный тем, что Великие маги обратились именно к нему, желая запечатлеть себя на фоне Ленинграда тридцатых годов, парень старался как мог и создал серию натурных снимков, которые сразу же зачаровывал и показывал высоким гостям.

По большому счету, и бумага-то ему была не нужна. Но даже будучи магом, Степан все равно большинство фотографий всегда печатал и проявлял вручную, просто потому, что до безумия любил это дело. Ему нравился сам процесс. Нравилось некое таинство, когда на бумаге, опущенной в раствор, начинали медленно проступать очертания города или чьи-то лица. Рождался свой особый, маленький мир.

Одобрительно кивавший Гесер попросил оставить изображения черно-белыми.

— А что, для колориту, — обнимая за плечи улыбающуюся Ольгу, добродушно хмыкнул он.

Следом Великий совсем удивил, в благодарность угостив Балабанова пивом с восхитительным копченым астраханским лещом, который появился из портфеля в промасленной газетной бумаге «Ведомостей».

Посидели по-простому, в небольшой тесной пивнушке на Петроградской, которую держал армянин-Иной Вельдикян, инициированный накануне революции семнадцатого года. Которого облюбовавшие это заведение местные Светлые дозорные для краткости звали просто Валя.

Гесер метко шутил, непринужденно расспрашивал о городе, о работе Дозора, об обычных житейских и будничных новостях. Это поразило Степана, который теперь на собственном опыте убедился в тонкой мудрости начальника, который подобно римскому полководцу мог вот так, без высокомерия и жеманства, запросто найти язык с любым из своих сотрудников.

Не по-волшебному, а по-человечески.

Это вдохновило Степана на новые подвиги. Конечно, приятно, когда твою работу хвалят, а уж тем более Великие.

Он с новым рвением набросился на работу.

* * *

Прошли десятилетия, и город изменился. Он постарел. Залитый кровью, пережил чудовищную войну и эпоху, навсегда изменившую судьбы сотен тысяч людей.

Он снова стал Петербургом.

С грехом пополам отреставрировался, оброс новостройками, стал задымленным, заполненным иномарками, сигналящими друг на друга в чудовищных мертвых пробках.

Светлые смогли по-прежнему сохранить центр, но Темные брали хитростью, заковывая город в уверенно сжимающееся кольцо из таунхаусов и новых замечательных спальников, которые были так соблазнительны для падких на обманчивые выгоды смертных.

Ведь люди не менялись. Они по-прежнему лгали, дрались, влюблялись и предавали, гнались за наживой и вспоминали про боженьку, только когда нож подбирался к горлу.

Мир не меняет людей. Ничто не меняет людей.

Но это питает Иных, и они заряжаются, какими бы ни были человеческие эмоции.

Не изменился и Степан. Ведь Иные по сути своей были бессмертными. За более чем полвека, продолжая работать в Дозоре, Балабанов успел пройти блокаду, перестройку с лихими девяностыми и собрать уникальную коллекцию снимков. Также он изучил новые технологии фотопроизводства, основал свою студию и вот-вот готовился провести первую выставку в Манеже. Составленную из работ, тщательно отобранных и согласованных с начальством.

Он так и не женился, Иные редко выбирают партнеров из смертных для создания семей, огораживая себя тем самым от неизбежной боли утраты со временем близкого человека. Хотя Степан встретил замечательную девушку из хорошей семьи, с которой даже начал встречаться. Но по-прежнему его главной страстью оставалась сьемка.

Вот и в тот день Балабанов направился в сторону Петроградки, шурша подошвами ботинок по кроваво-красному осеннему кленовому листу.

Хотелось чего-то нового. С самого утра Степан ощущал непонятное влечение. Или, скорее, предчувствие. Его куда-то тянуло, но куда — он не мог конкретно понять.

На вампирский зов было не похоже. Не такой чарующий и певучий, каким ему положено быть.

И в то же время…

Степан шел, слушая в плеере «ДДТ», и город раскрывался ему навстречу.

Осень. Как же она прекрасна. Холодеющий воздух, в котором пряно смешивались запахи печеных булок из кафешек, бензина и свежей краски на окрашенных оградах. Рычащие автомобили, галдящая детвора, на которых беззлобно что-то покрикивал метущий тротуар дворник-кавказец, покуривая щекотавшую ноздри мятую «козью ножку». Собаки в скверах, с озорным лаем гоняющиеся за порхающими фрисби, — все радовались последнему уже не гревшему солнышку.