Ребенок открывает мир - [57]
С другой стороны, с возрастом ребенок все глубже постигает факт единства, неразрывности тела и духовных явлений. Для самых маленьких гибель тела еще не означает гибели Я и мыслей. Если Я — это «буква», «воздух», «ветер», «пространство», если Я в физическом смысле не существует, то как оно может умереть? Смерть, разрушая тело, проходит как бы сквозь Я, не причиняя ему вреда. По-иному смотрят на это школьники. Они почти единодушны: гибель тела приводит к гибели Я и мыслей. Правда, только «личного Я» и «личных мыслей». Если они стали «сверхличными» — «опредметились» в слове, книге, открытии,— они бессмертны. Но все же «личные», субъективные психические образования гибнут.
Таким образом, перед нами противоречие. Как же так? С точки зрения малышей, Я и мысли обладают всеми телесными свойствами и в то же время могут быть бессмертны. Как птичка из клетки, вылетают они из тела умершего. И наоборот, для старших духовные явления, превратившись во что-то совсем нефизическое, нематериальное, независимое от болезней и повреждений тела и даже могущее оставлять его на время сна без присмотра, вместе с тем существует лишь до тех пор, пока живет тело. Казалось бы, все должно быть наоборот? Попробуем разобраться.
Но сначала спросим себя: о чем идет речь? О теле и мыслях как научных абстракциях, понятиях, представлениях? Или о теле и мыслях реального, живого человека? Мы уже говорили, что это разные категории. Я могу сколько угодно рассуждать о «мышлении вообще», и такое «мышление вообще», разумеется, не зависит от тела. Ни от моего, ни от чьего-либо другого. Я могу заболеть, погибнуть — «мышлению вообще» это безразлично. Оно-то останется — до тех пор, пока на земле будет жив хоть один человек, способный задуматься о мышлении. Но есть и другое мышление — мое собственное. Вот оно зависит от меня, от моего тела. Страдает, когда болеет тело, и гибнет вместе с ним. Не тут ли кроется разгадка противоречия в суждениях детей?
Похоже, что именно тут. Для малышей Я, мысли — это представления. Это «Я вообще», «мысли вообще». Это «слово», «буква», «воздух», «разговор». Правда, маленькие дети не могут как следует разграничить представления о теле и о субъективных явлениях, смешивают их свойства. Зато это хорошо умеют старшие дошкольники и школьники. Собственно, когда мы задаем вопрос, можно ли разделить (взвесить, подбросить и т. п.) Я, мы задаем вопрос о понятии. Когда же мы спрашиваем, останется ли Я (мысли) после гибели тела, речь идет о другом. Не о «Я вообще», а о «личном Я». Вот тут-то сознание малышей и подменяет «личное Я» на «Я вообще». Мысли, как мысли реального человека, на «мысли вообще». Малыш не осознает, что вопрос изменился по содержанию: из вопроса о соотношении понятий Я и тела превратился в вопрос о соотношении реальных явлений. А отсюда уже неизбежен вывод о бессмертии Я. Ведь понятия-то действительно бессмертны. Вот и получается, что Я и мысли обладают свойствами материальной вещи и в то же время не подвержены гибели. Такой подмены не происходит у старших детей. Они ясно осознают, когда речь идет о «Я вообще», а когда о «реальном Я». Отсюда второй мнимый парадокс: Я и мысли в корне отличны от тела, нематериальны и — гибнут вместе с телом.
Итак, что же дали наши беседы? В предшествующих главах мы обнаружили, что к 10 г. у ребенка исчезает вера в волшебство. Не только на словах, но и на деле. В сознании возникает грань между реальным и сказочным, миром «физики» и миром субъективной, психической жизни. В этой главе мы сделали попытку пойти чуть дальше — обратить взор ребенка от мира природы на его собственный внутренний мир. И увидели, что тут происходит работа ничуть не менее интенсивная. На грани дошкольного и школьного детства у ребенка возникает все более четкое представление о своих субъективных процессах, об их соотношении с телом.
И все же мы приподняли лишь краешек «занавеса», за которым скрыта грандиозная работа детского сознания. Раздвинуть занавес шире — задача не из легких. Но слишком заманчивы перспективы. Соберемся же с силами — и вперед!
Истина — в сомнении
«Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь? Мысль изреченная есть ложь». Трагедия непонимания, о которой так проникновенно сказал Тютчев, может разделять не только взрослых. Всегда ли мы можем и хотим понять своего ребенка? И дело тут не в недостатке любви. И даже желания. Одного желания мало. Дело в кардинальном различии точек зрения, взглядов на мир. Различии, обусловленном возрастом и опытом.
И все же занавес непонимания, разделяющий сознание ребенка и взрослого, проницаем. В нем есть отверстия и просветы, сквозь которые ребенок и взрослый протягивают друг другу руки. Это и позволяет нам обучать малыша, воспитывать. Иначе дети и взрослые просто не смогли бы общаться. Что же объединяет их?
Разумеется, мир, в котором они живут. Мир людей и созданных ими предметов. Мир природы, мир языка, мир общения. Правда, видят и понимают они его по-разному. Слово «стол» имеет для малыша, играющего под столом, и для взрослого, пишущего на столе, разный смысл. Слово «мама» хотя и относится к одному и тому же лицу, имеет разный смысл для ребенка и для его отца. И все же это один и тот же мир. И значения слов, и опыт ребенка и взрослого, и восприятие этого мира в чем-то согласуются. Это и дает возможность большим и маленьким понимать друг друга.
