Реальный противник - [25]

Скорее всего, именно они и были мне нужны.

Я отключил автопилот, нацелился носом вертолета на цистерны и увеличил обороты винта, входя в пологое пике.

Внизу началась паника. Забегали, размахивая руками, люди в комбинезонах, по полю понеслись какие-то машины.

Цистерны неторопливо наплывали на меня, а я, как зачарованный, глядел в их тупые морды и глупо ухмылялся. Просто сомнамбулизм какой-то!..

И тут опять накатила странная галлюцинация. Будто бы сижу я на траве, а кто-то толкает меня в плечо.

— Эй, Аббревиатура, очнись! — твердит знакомый голос. — Не то замерзнешь…

Гаркавка, живой и невредимый, стоит надо мной, озабоченно хмурясь и вглядываясь в мое лицо. Автомат его закинут за спину, а вокруг бродят милитары «южных», разворачиваются, ворча моторами, грузовики и БТРы, еще недавно «атаковавшие» нас. Офицер с белой повязкой на рукаве что-то набирает на клавиатуре портативного факс-модема, одновременно выговаривая капитану в форме полевых войск:

— Поздно, голубчик, поздно!.. Десантники-то все равно вас перехитрили.

— Но ведь мы их все-таки уничтожили? — напирает капитан. — Скажите, мой подполковник, уничтожили мы их или нет?!

— Уничтожили, уничтожили, — соглашается Посредник. — Только с огромными потерями и не всю группу!..

Я постепенно прихожу в себя.

— Что с тобой, дарагой? — спрашивает сзади Эсаул.

— Да он, наверно, головой ударывся о ветку, пока по деревьям скакал, — хихикая, объясняет подошедший Ромпало.

— Сам ты «ударывся», — огрызаюсь, поднимаясь на ноги, я. — Просто психологическое затмение нашло…

Какое-то неприятное воспоминание смутно ворочается в голове, но чем больше я силюсь его оживить, тем больше ничего не выходит…

— Ребята, прыгайте в кузов, подбросим! — кричат с ближайшего грузовика. — Небось, притомились пехом по лесу шататься?

— Жрать хочется — просто нэт сил тэрпеть, — мечтательно произносит Эсаул.

ЯН РАМИРОВ — «КОРРЕСПОНДЕНТ»

Если боги хотят погубить человека, они лишают его разума…

Я тысячу раз успел вспомнить это изречение многомудрых древних греков, пока мы подбирались к их Объекту, будь он трижды проклят!..

Авантюра, в которой мы увязли по уши, как в болоте (эх, бедняга Канцевич!), по милости — а вернее, по дурости — лейтенанта, все отчетливее выглядела в моих глазах самым настоящим безумством.

Я смотрел в мерно колыхавшиеся передо мной в лесных сумерках спины Бикоффа и Флажелу и искал в уме такие аргументы, которые могли бы переубедить этих солдафонов в недавнем нашем споре… Например, думал я, надо было обязательно упомянуть тот бомбардировщик, что был сбит неподалеку отсюда с ядерным оружием на борту: «Выходит, что гуманные «сообщники» без зазрения совести не выбирают, какими средствами пользоваться в войне!»… Или, думал я, лучше было напомнить им, что зло неизбежно порождает зло, а жестокость — ответную жестокость… А, может быть, нужно было помянуть войну в Пандухе?

И все-таки я молчал.

Я понимал, что сейчас, когда мои спутники подобно пулям несутся к своей цели, любые слова и аргументы на них не подействуют. Да и рискованно мне было продолжать агитацию за мир — впоследствии могли бы возникнуть ненужные подозрения.

Поэтому мне оставалось только думать. Или вспоминать. Но думалось почему-то о всякой ерунде, а вспоминалось не самое хорошее из моей жизни. В том числе и такое, о чем я вообще давным-давно запретил себе вспоминать…

И я снова и снова мысленно видел склоны небольшой высотки в районе Гарнуса, которой мы должны были непременно овладеть (ребята тогда еще горько шутили — «и изнасиловать») к исходу пыльного и знойного, бесконечного и жестокого дня. И вновь я слышал нечеловеческие вопли раненых и чуял запах горелой плоти, когда ветер дул от высоты к нам: выкуривать тех, кто засел там, приходилось с помощью тяжелых огнеметов… Горела земля, горели скалы, дым застилал небо, и поэтому казалось, что и небо горит…

Защитники Родины, думал я, по давней привычке стараясь бесшумно ступать по траве. Мальчишки, которым доверили оружие и разрешили убивать!.. «На войне — как на войне»… Да если бы вы знали, что такое — настоящая война!.. Вы думаете, что раз научились метко стрелять, красиво драться и не бояться вида крови (особенно — своей), то уже познали, что такое война?!

Вас не научили ненавидеть противника — не условного, а реального, и вы пока не знаете, как это опасно и какие всходы даст эта ненависть в ваших душах через энное количество лет… Ведь вы не способны представить себе, как будете жить потом, после войны — если, конечно, вы вернетесь с нее живыми, а не в казенном цинковом ящике… Как ваши дети и внуки будут презирать вас за то, что вы убивали на войне, и вам ни за что не удастся убедить их, что, убивая, вы защищали их, еще не родившихся… Как будет сниться один и тот же сон: мирный поселок, исковерканный залпами ракетных систем сплошного огня типа «Гроза»; ты швыряешь гранату в развалины, из которых тебя только что обстреляли, а потом врываешься туда и видишь там труп беременной женщины, рядом с которой валяется автомат и истошно кричит ребенок в лохмотьях… И когда от вас уйдут жены, которым постоянно мерещится кровь на ваших руках, и когда от вас отвернутся народ и правительство — вот тогда вы проклянете даже самые справедливые войны и себя, получившего за участие в них нагрудные побрякушки!..