Реальность поверженных - [3]

– Мокрецы, – сказал Квадрига. – Слышал я анекдот как-то. Про мокреца и курицу. Смешной. Но забыл. Дайте вспомню…

Он выпил еще, пытаясь настроиться на разговор. Так всегда в последнее время. Кипят в голове мысли, а высказать – не получается. Будто где-то внутри головы, между мозгом и речевым аппаратом, установили прибор, который блокирует связную речь. Хорошая, кстати, задумка. Цензурный замок на уровне речи. Можно настраивать на разные словечки, жаргонизмы, запрещенные цитаты, например. В государственные учреждения легко бы пошел. Опять же, для страны полезно.

– Возвращаясь к беседе, – обратился Банев к Голему. – А ведь Павор в чем-то прав.

– Павор всегда прав, – сказал Павор, раскачиваясь на стуле.

Голем умиротворенно кивнул.

– У каждого человека есть цель вселенского масштаба, – сказал он. – В рамках его внутренней вселенной, конечно. Что-то, что заполняет его. Так называемый смысл жизни, если хотите. Цель формируется где-то лет в девять-десять… хотя сейчас акселераты, кто их разберет?.. и затем человек идет к ней всю жизнь. Может быть, даже неосознанно. Все эти метафоры про выбранный путь, про линии судьбы и компас жизни – это все из-за цели. Она одна и навсегда. На подсознательном уровне.

– Я пишу книги, – сказал Банев. – Откровенно говоря, неважные книги. Но это моя цель. И тут я с вами согласен. Вдруг я напишу замечательный роман, скажем, про службу в армии. Замечательный со всех сторон, не докопаться. Все меня будут хвалить – критики, читатели, Президент, даже Павор и Квадрига. И что? Я ведь живой еще, а значит, моя цель все равно не закончена. Я стану писать дальше. Не успокоюсь. Даже если ничего лучше уже не напишу. До смерти, наверное. Это и есть цель?

– Инстинкт, – подсказал Квадрига. – Паук. Он не может без паутины. Ему надо.

– Доктор дело говорит, хоть и пьян уже в доску, – заметил Голем. – Не путайте инстинкты с целью.

– Хорошо, а ваша какая цель?

– Я должен лечить, – ответил Голем. – Мы это обсуждали, помните? Физически не могу видеть, как люди испытывают боль.

– Особенно мокрецы, – ехидно встрял Павор, а потом заказал, наконец, оладьи у проходящего официанта.

– У мокрецов генетическое. Это другое. Хотя вы, без сомнения, правы. Они тоже испытывают боль. Самую разнообразную. Кто-то ломает руку. У кого-то вывихи. Кому-то вышибают зубы в темноте. Все мы люди.

– У кого-то цель лечить, у кого-то – защищать порядочных граждан от всяких там, – хмуро отозвался Павор. – Не понимаю вас. Что вы в них нашли? Почему генетическое? Кем доказано? Я вот знаю свою цель. Мне надо, чтобы в городе было без болезней, чисто и хорошо. Всем разом.

– И если в городе вдруг действительно станет хорошо, как вы говорите, всем разом, вы успокоитесь?

Павор нахмурился и спросил:

– Это философский вопрос? Я такие не люблю. Мне милей говорить все прямо. Скажите, Голем, что бывает, если цели двух людей пересекаются и конфликтуют? Я вам сам и отвечу. Побеждает сильнейший. Вот и вся философия.

– А проигравший? – спросил Банев, орудуя вилкой.

– Проигравший возвращается к своей цели, но сильно умерив аппетиты. Это как в футболе. Низший дивизион для слабаков. Видели, как Болгария проиграла в групповом этапе? То-то же.

– То есть рано или поздно проигравший вернется и выиграет?

– Или так и будет всю жизнь до смерти барахтаться в грязи, тщась надеждой, что впереди его ждут победы. Так тоже бывает в футболе. Видите, Юл, все просто, без философии.

Павору принесли оладьи и джем. Он накинулся на них, будто не ел по крайней мере несколько дней. Квадрига лениво наблюдал со своего места, как горячие, с пылу с жару, мягкие и пышные оладьи исчезают одна за другой в пасти санитарного инспектора. Павора бы Квадрига к себе не пригласил. Не место ему на вилле. Разбирается ли это существо вообще в искусстве? Знает ли что-нибудь об экспрессионизме в живописи? Читал ли Банева? Бывал ли когда-нибудь за пределами этого городка?

Квадрига одолел очередной бокал рома и налил себе еще.

Банев сказал:

– А как вы считаете, мы здесь с вами проигравшие или победители?

– Смотря чего, – ответил Павор. – Я здесь родился и живу. Это мой дом по всем параметрам. Должность есть, любимым делом занимаюсь. Победитель? Да. А вы – приезжие. Принесла каждого из вас нелегкая. Значит, бежите от чего-то. Не сидится вам на месте. Даже Квадриге. Обласканные, замечательные, мудрые, популярные. Все равно бежите. Все.

Он обвел сидящих за столом вилкой. Квадриге стало не по себе. Он буркнул что-то, сделал глоток рому и обнаружил, что бокал пуст. Мысли путались. Вот он размышлял о победителях и проигравших, а потом вдруг услышал свой собственный голос, доносящийся будто издалека. Тот, другой, Квадрига жаловался кому-то, что цели в жизни нет, закончилась вся, иссякла. Где-то капала вода и пахло хлоркой. Потом где-то мелькало размытое лицо Банева, которого Квадрига держал за локоть. Потом подошли незнакомые люди, и доктор счел нужным представиться. Потом он много думал о картине, которая томилась в подвале. А потом встал из-за стола и, пошатываясь, вышел в промозглый дождливый день, под козырек гостиницы и долго хлопал себя по левому карману брюк, пока не вспомнил, что давно не курит, а золотой портсигар, подарок Президента, пылится где-то в коробках на чердаке.