Реализм А. П. Чехова второй половины 80-х годов - [6]

Аполитичность Чехова во второй половине 80-х годов сказалась в таком важном факте его биографии, как дружба с Сувориным. Чехов часто встречается с Сувориным, активно с ним переписывается, причем наиболее содержательными письмами Чехова этого периода были письма к Суворину, в которых молодой писатель делится своими задушевными мыслями и настроениями, творческими, замыслами, эстетическими взглядами. Чехов идеализировал Суворина, считал его "замечательным человеком" своего времени. Судя по письмам Чехова, ему импонировали в Суворине природный ум, непосредственное эстетическое чутье, жизненная наблюдательность. Отношение к Суворину как к умному человеку и "талантливому самородку" часто мешало Чехову видеть в Суворине мракобеса, а в его прессе - рептильные черты.

Чехов в переписке с литераторами афишировал свою дружбу с Сувориным, подчеркивая этим фактом свое независимое положение среди политических и литературных партий. Стремление Чехова быть "свободным", "беспартийным" художником, игнорирование литературно-политической борьбы в обществе, отрицательное отношение к политическим убеждениям литераторов обусловили аполитичность Чехова, его симпатии к Суворину. Письмо Чехова к беллетристу И. Леонтьеву-Щеглову от 3 мая 1888 г. можно назвать демонстративной декларацией аполитичности: "Как у вас в Питере любят духоту! Неужели вам всем не душно от таких слов, как солидарность, единение молодых писателей, общность интересов и прочее?.. Я, милый Жан, не солидарен с Вами, но обещаю Вам по гроб жизни полную свободу как литератору, т. е. Вы можете писать где и как угодно... изменять 1000 раз убеждениям и направлениям и проч. и проч., и человеческие отношения мои к Вам не изменятся ни на один гран... То же самое могу я пообещать и прочим моим коллегам, того же хотел бы и для себя. По-моему, это самые нормальные отношения" (Т. 14, стр. 101-102).

Известно, что в том же 1888 г. Н. Михайловский в письме к Чехову справедливо указывал писателю на одиозность литературного сотрудничества в "Новом времени", так как рассказы Чехова в органе Суворина "не индифферентны", они "прямо" служат злу". Подчеркивая вредное влияние на молодого писателя той "школы", которую он проходил в "Новом времени", Михайловский вместе с тем отмечает, что "грязь" этого органа не пристала к Чехову: "Я был поражен Вашей неиспорченностью", - писал Михайловский Чехову ("Слово". Сборник второй. 1914, стр. 216). Михайловский был прав. "Школа" Суворина не сделала Чехова реакционером: печатая свои рассказы в органе Суворина, он оставался прогрессивным писателем, хотя его талантливые произведения, как правильно заметил Михайловский, служили злу, потому что давали лишних подписчиков газете и лишних читателей таким реакционным сотрудникам "Нового времени", как Буренин, Житель и др.

Симпатии к Суворину и сотрудничество в его газете не помешали Чехову обнаружить недостатки в натуре и деятельности хозяина "Нового времени" и особенно в деятельности его идейных оруженосцев. Ярко принципиальными были выступления Чехова в защиту материализма от идеалистических наскоков Суворина (в споре о романе Бурже "Ученик") и противопоставление Буренина, критика-черносотенца, Щедрину, сатирику-демократу (в связи со смертью великого писателя).

И все же Чехов не всегда понимал хитрую и лукавую политику Суворина (в том числе и в отношении к талантливому молодому другу), всю реакционность социальной и литературной позиции Суворина, а порой Чехов даже проявлял наивность, отделяя Суворина как более "передового" деятеля от других сотрудников "Нового времени", и примиренчески относился к отдельным порокам Суворина. И только в конце 90-х годов, в связи с делом Дрейфуса, Чехов убедился в своем ошибочном понимании Суворина, окончательно порвал с "Новым временем" и прекратил дружеские отношения с Сувориным.

* * *

Письма Чехова второй половины 80-х годов свидетельствуют о напряженных поисках писателем ответов на "проклятые" вопросы современной действительности.

По своим социологическим взглядам Чехов был идеалистом. Игнорируя экономический фактор, Чехов считал движущей силой общественного развития деятельность лучших представителей русской интеллигенции. Правильно отмечая культурную отсталость России, понимая значение научных и технических достижений для улучшения жизни народа, Чехов в то же время фетишизировал науку и технику, считая их единственным фактором развития общества.

Признавая эволюцию общества, связанную с прогрессом науки и техники, Чехов отрицал необходимость революционного преобразования общества.

Чехов-художник пошел дальше Чехова-социолога. Острое зрение писателя-реалиста и общедемократическая идейная позиция позволили писателю глубоко проникнуть в социальные процессы русской действительности 80-х годов, увидеть социальную несправедливость, контрасты и конфликты в общественной жизни. Чехов-художник показал классовый антагонизм в современном обществе, полярность интересов народа и его угнетателей.

Дореволюционные литературные критики часто говорили о "пантеизме" Чехова. Этот философский термин имел определенный социальный смысл. Задававшая идеологический тон в 80-е годы "Неделя" говорила о "пантенстическом примирении с действительностью", характерном для литературы того времени и в качестве примера приводился Чехов. С "легкой руки" "Недели" и пошла гулять по литературно-критическим опусам либералов легенда о Чехове-"пантеисте", якобы проповедовавшем "примирение с действительностью". Это была грубая фальсификация идейно-творческого облика Чехова.