Развод по-русски - [13]

Пережив первый шок расставания, Алла теперь радовалась тому, что Вадим бросил ее. После многих лет добровольного заточения вернула себе главную ценность – свободу.

Она поморщилась, словно от зубной боли, вспомнила, как глупо цеплялась в последнее время за отдаляющегося мужа. Ради чего? Нужно было давно перешагнуть через их игрушечный брак, созданный исключительно по ее прихоти, и начать новую жизнь. Стирая одну за другой надписи прошлого, судьба подсказывала правильный путь: сделать работу над ошибками и набело переписать собственную жизнь.

Наслаждаясь тишиной субботнего утра – никто не гремит сковородками, не топает по коридору, не заглядывает в спальню с немым укором, – она еще минут двадцать провалялась в постели. Встала, приняла душ и отправилась завтракать. В кухне, как всегда, было темно. Алла включила свет и распахнула дверцу холодильника, за которой громоздились блюда и миски. Салаты пора уже было выкинуть, третий день со дня ее рождения стоят. Она так и сделала. Потом полюбовалась на авторское блюдо из куриных грудок, спагетти и сливочного соуса – выглядело неплохо, – но, вспомнив его липкий и странный вкус, Алла во второй раз поспешила к мусорному ведру. Вкусно готовить она так и не научилась, несмотря на активную практику последних месяцев. Во всяком случае, Вадим готовил гораздо лучше ее. И до сих пор наверняка упражняется в кулинарии – только уже где-то за пределами ее жизни.

Алла и в этом нашла преимущество: легче будет следить за фигурой без его фирменных блюд.

Она достала из холодильника яйцо, опустила его в кастрюльку и налила из-под крана воды. Потом, хорошенько подумав, бросила туда же зубочистку – забыла, зачем это нужно, но Вадим всегда говорил «надо». Включила огонь и уселась рядом, глядя на синее, с красными языками, пламя.

Правду говорят: люди не любят тех, кому делают зло. Стараются избавиться от пострадавшего – с глаз долой, из сердца вон, – словно жертва виновата в ущербности их души. Вадим бросил ее и исчез без следа – Алла была уверена, что он будет прятаться до тех пор, пока чувство вины не изживет самое себя. А до того момента не посмеет ни приблизиться, ни позвонить. Сначала ненависть, вызванная болью, которую он ей причинил, должна превратиться в полное безразличие.

Алла тоже не желала видеть его. В конце концов, поставить точку он решил сам. Когда Вадим поймет, что совершил непростительную глупость, и приползет обратно, Алла еще тысячу раз подумает, принять ли блудного мужа. Наверняка к этому времени у нее уже будет совершенно другая жизнь. Новый мужчина. Новая работа.

Больше всего она сейчас хотела забыть о человеке, который предал ее: залечил свои кровавые раны под ее надежным крылом, оперился и выпорхнул из гнезда.

Когда они с Вадимом впервые столкнулись друг с другом, он был практически мертв. Правда, уже научился – все-таки пять лет прошло со смерти отца – это скрывать. Он цеплялся за каждый шанс не думать о прошлом: учился, работал, брал заказы, крутился с утра до ночи без выходных. Лишь бы отвлечься от ада, который поселился в его душе.

Мать не простила сыну смерти отца: любила мужа без памяти. У нее ничего не было, кроме мужчины ее мечты: выскочила замуж в семнадцать лет за человека на десять лет старше, который заменил ей целый мир. После смерти Льва она и сама чуть не погибла: пыталась порезать вены. Но Вадим успел – спас ее, вызвал «Скорую помощь». Ее положили в больницу, выходили. Только душевная боль так никуда и не ушла.

Вечная страдалица, она до сих пор хранила верность погибшему мужу. На нее обращали внимание – нужно было только поднять от земли глаза, но мужчины с потерей Левушки перестали для нее существовать. Даже сын, безутешный и винивший себя во всем, был вытеснен из ее жизни жестоким горем. Она не обращала внимания на него: ходила мимо как тень, не затрагивая ни взглядом, ни словом.

Боль нередко объединяет людей, а тут разбросала в разные стороны, как от воронки только что взорвавшейся бомбы. Вадим пытался спасти то, что осталось от их семьи: падал перед матерью на колени, просил прощения, бился от отчаяния в истерике, когда видел, что она не слышит его. Но мать оставалась молчалива, как статуя, отворачивалась и смотрела в окно выцветшими глазами. Вадим сдался, принял свою вину и невозможность прощения. Забрал из серванта ключи от бабкиной квартиры – мать даже не заметила этого – и перебрался в мир одиночества. Кто мог простить его и понять, если даже он сам этого не умел?

Вадим забросил школу и, не в силах никого видеть, избавился от бывших друзей. Полгода он делал только одно: обивал пороги милиции, писал показания, рисовал портреты убийцы. Но все было напрасно. Только теперь понял: тот, в кожаной куртке и кепке, натянутой на глаза, с самого начала умело скрывал свое лицо. Под потоками осенней воды, стекавшей с козырька, да еще в темноте, никаких особенных черт нельзя было разобрать. Двое других тоже маскировались: такие же кепки, та же манера держаться в тени. Мальчик помнил про пустую бутылку из-под водки, на которой могли остаться отпечатки пальцев убийц, но она после приезда милиции испарилась.