Развод по-французски - [3]

Есть люди, у которых развитие организма напоминает кардиограмму сердечника: те же заостренные пики и глубокие впадины, точно зубы у акулы, и моя сестренка Роксана именно такой человек. Я полюбила ее сразу, как только мы познакомились. Это было, когда мой папа женился на ее маме, и мне было двенадцать, а ей семнадцать. Мне нравилось, как она прибегала из школы, хлопнув дверью, запиралась у себя в комнате и долго и громко плакала — ну точь-в-точь как в телике. Потом были задачки и сочинения, похвальные грамоты, подарки и выступление на выпускном вечере, ее стихи, глубокая серьезность и напоследок ошеломительная новость — романтическое увлечение обаятельным французом и замужество. И вот сейчас — душераздирающая драма их разрыва.

Мы совершенно не похожи друг на друга, поэтому нас никогда не сравнивали, и это способствовало нашей дружбе. Отсюда моя миссия, если можно так выразиться, — лететь в Париж, чтобы помочь Роксане с ее будущим ребенком и, как оказалось, поддержать ее в эти трудные дни. Вообще-то я не гожусь на роль няньки при маленьком ребенке, зато была хорошей помощницей самой Рокси. Именно я выбирала, во что нам обеим одеться, и следила за порядком в шкафах и ящиках.

Увидев Рокси, я подумала, что она хорошо выглядит, может быть, немного пополнела по сравнению с прошлым летом, но беременность почти незаметна. Она постриглась до плеч, сделала челку и стала похожа на Жанну д'Арк. Волосы у нее светло-каштановые, глаза светло-карие, как у хорошенького лесного зверька, а кожа словно светится изнутри вроде абажура из розового пергамента. Никогда не видела ее такой красивой, хотя мне показалось, что она чем-то озабочена.

— Шарль-Анри сейчас за городом, — сразу объяснила Роксана отсутствие мужа. Это было все, что она сказала о нем.

Я не придала значения ее словам, так как ничего не соображала после перелета, перепутавшего все времена. На меня накатывалась тяжелая, сонная одурь.

— Ты замечательно выглядишь, Иззи! — сказала она. — Тебе понравился Париж?.. Еще как понравится, я уверена. Давай твою сумку. Это весь твой багаж? Да это и к лучшему: в твоей комнате нет стенного шкафа. Я забыла тебе сказать, что во Франции не делают стенных шкафов. Женни? Она в садике.

Квартира у Роксаны небольшая. Побеленные стены, старинный комод с многочисленными ящиками, причем у некоторых выпали планки, кожаный диван, несколько абстрактных картин Шарля-Анри. Над кирпичным камином наша фамильная картина, изображающая святую великомученицу Урсулу. Своей мечтательной улыбкой она, казалось, приветствовала меня. Знакомое лицо из прошлого, как семейная фотография. В детстве я думала, что дама на картине — это какая-нибудь принцесса, принимающая дары богатого кавалера, но Роксана говорила, что это святая Урсула, дева-воительница. Наверное, это выдает натуру моей сестры, всегда строгой, целомудренной. Такой она и осталась, несмотря на беременность и теперешнее положение брошенной жены. Святая Урсула жила в четвертом веке, ее убили гунны, но на картине она изображена в своей обители в час глубокого раздумья и с книгой на коленях, безразличная к вороху подарков от короля, который хочет жениться на ней. Две суровые служанки словно стерегут ее от посягательств. В комнате темно, только свеча сбоку, она освещает лицо Урсулы и, между прочим, золотые и бриллиантовые украшения позади нее. Именно такое ровное сияние, рассеивающее густой мрак, характерно для работ Жоржа де Латура.

Думаю, что Роксане картина нравилась больше, когда мы не знали, что женщина — святая Урсула, а художник — известный Латур, творивший в семнадцатом веке (если вообще это подлинный Латур). Пока картина еще не приобрела рыночной стоимости и не стала предметом и символом человеческой враждебности.

2

Я был принят при этом дворе с любопытством, которое, естественно, вызывает каждый иностранец, нарушающий однообразие этикета.

Бенжамен Констан. «Адольф»

Мне предстояло жить в мансарде, как Саре Кру, героине романа Фрэнсис X. Бернетт, двумя лестничными маршами выше квартиры Роксаны. Она повела меня туда. Последний марш был совсем узким, и ступени не лакированы. Нам пришлось прижаться к стене, чтобы дать дорогу мужчине в белом балахоне. Кожа у него была черная-черная, почти фиолетовая. Рокси, наверное, почувствовала, как я невольно вздрогнула, потому что сказала, когда он прошел:

— Знаешь, ты их тут не бойся. Это хорошие африканцы.

В голосе ее прозвучала тонкая насмешка — не надо мной, нет, а над Америкой, где все еще побаиваются черных.

На моем этаже было еще несколько комнат со скошенным потолком, где прежде жили горничные, единственный туалет в коридоре и никакой тебе ванной. Рокси уверяла меня, что сейчас в них никто не живет, что они используются как мастерские или склады, поэтому семья африканцев и я — единственные, кто будет пользоваться туалетом, а купаться я могу у нее. Я, конечно, разозлилась — ведь Рокси могла бы сообщить заранее, в каких ужасных условиях мне придется жить, но она, казалось, вовсе не замечала никаких неудобств, да и комната была неплохая, хотя и маленькая. Из слухового окна открывался живописный вид на извилистую улочку. Стенного шкафа в комнате действительно не было.