Разведка. «Иван» наоборот: взаимодействие спецслужб Москвы и Лондона в 1942—1944 гг. - [7]

Глядя с вершины соседней Девичьей горы, убеждаешься в правдивости рассказов о том, что располагавшееся здесь учебное заведение было засекречено даже с визуальной точки зрения. М. Вольф вспоминает: «Летом 1942 г. мы встретились далеко от Москвы на бывшей усадьбе Кушнаренково, живописно расположенной […] на берегу реки Белая, примерно в шестидесяти километрах от столицы Башкирии Уфы. Попасть туда можно было только по реке»[41].

Но и с реки усадьбу не видно. Да и вряд ли взгляд путешественника мог сохранить цепкость после 10-часового (!) плавания из Уфы. В более подробных воспоминаниях В. Леонгарда читаем:

«– Мы поедем на этом пароходе, – сказал старший группы.

[…] Мы наверно были в пути уже часа два-три. Многие пассажиры сошли на берег. Я посмотрел вопросительно на сопровождающего, но он отрицательно покачал головой. Мы поехали дальше.

Часов через шесть пароход причалил снова.

– Кушнаренково, – объявили громко и внятно.

Наш сопровождающий поморщился. Ему, очевидно, не понравилось, что это место было названо. Ну, ничего не поделаешь. […] Молча взяли мы свои чемоданы»[42].

А прятать и шифровать было что. И, конечно, они знали, как.

Первый «ключ»

Приведём уже здесь разгадку того шифра, что связан с библиотечными штампами МОПР. В данном случае всё довольно очевидно. В. Леонгард чётко указывает: прибыв в Уфу, куда были эвакуированы центральные структуры Коминтерна, он именно в МОПР получил направление в Кушнаренково[43]. Примечательно, что через Башкирский обком МОПР решался вопрос и о материальной помощи жене ещё одного установленного советского разведчика, участника англо-советской схемы «Ледоруб» (субоперация «Айгер»; см. отдельную главу) Германа Крамера[44]. То есть всё сходится: МОПР был передаточным звеном и «крышей».

Значит, Дом отдыха № 1 МОПР? Можно и так сказать. Хотя, например, В. Леонгард получил инструкцию писать свой адрес так: «Башкирская АССР. Кушнаренково. Сельскохозяйственный техникум № 101». Лишнюю сотню в номер добавили, наверное, для того чтобы письма, упаси Бог, не попали в техникум № 1, который в Кушнаренкове занимался обучением виноградарей.

Однако в деле Агустина Гомеса по линии Красного Креста, хранящемся в Государственном архиве Российской Федерации, указано, что тот в 1942–1943 гг. числился «учащимся с/х техникума № 1 гор. Уфы»[45]. В данном случае, как видим, номер учебного заведения остался прежним, но был заменён населённый пункт. Версий две: либо в Уфе имелся соответствующий зашифрованный почтовый ящик, либо кадровики задним числом шифровали Кушнаренково даже в секретном архиве и после расформирования Коминтерна!

«Корни»

Нам и самим уже не терпится перейти к рассказу о конкретных операциях из схемы «Ледоруб». И мы поймём нетерпеливого читателя, если тот решит сразу перескочить на следующую главу. Но всё-таки считаем необходимым немного коснуться того, как готовили агентов-коминтерновцев (по ряду сведений, подготовка также шла под Куйбышевом, в подмосковном Пионерском и, возможно, в Липецке, но мы сосредоточимся на Кушнаренкове).

Современные западные историки спецшколу в Кушнаренкове иной раз определяют не как вновь созданное учебное заведение, а как эвакуированную в Башкирию Международную ленинскую школу (МЛШ). Так, например, считают испанский исследователь Х. Руэда Лаффонд[46] и профессор Дублинского университета Х. Шиха[47]. Но как же тогда быть с общепринятой версией, согласно которой МЛШ существовала лишь в 1926–1938 гг.?!

Начнём с того, что до войны целая сеть учебных заведений занималась воспитанием руководящих кадров национальных секций Коминтерна в рамках их «большевизации». В нее входили и МЛШ, и Коммунистический университет трудящихся Востока, и Коммунистический университет национальных меньшинств Запада.

МЛШ как «вершина пирамиды» международного марксистско-ленинского образования была учреждена на V Конгрессе Коминтерна (июль-август 1924 г.). Учеба в ней представлялась многим своего рода «трамплином», ускоряющим продвижение по партийно-политическому пути[48] – хотя это и спорно[49]. В качестве преподавателей в школу были откомандированы ведущие партработники немецкой, английской, американской, чехословацкой, итальянской, французской и других секций[50].

Школа быстро разрасталась. Например, британские и ирландские слушатели поначалу учились с коллегами из Соединённых Штатов и Канады в секторе «D», но в 1933 г. был создан отдельный, так сказать, «имперский» сектор «E». Помимо студентов из Соединённого Королевства и Ирландии, в нем оказались посланцы заокеанских доминионов Британской империи – австралийцы и новозеландцы[51]. После 1931 г. в Москву прибыли около сотни латиноамериканцев[52]. И т. д., и т. п.

Первыми ректорами МЛШ стали такие видные деятели советской компартии и всего Коминтерна, как русский Николай Бухарин и венгр Бела Кун[53]. Этот же организационный принцип впоследствии был применён в Кушнаренкове: в числе преподавателей – поистине знаковые фигуры (хотя школа в Башкирской АССР и возникла уже на следующем «витке», после того, как Бухарин и Кун сгинули в репрессиях).

Отбор в МЛШ был жёстким. Слушателем мог стать активист с партстажем не менее года. Ему надлежало продемонстрировать интенсивную деятельность в деле организации забастовок и демонстраций или должным образом показать себя, скажем, в профсоюзной работе. Правда, у некоторых возникли проблемы с принадлежностью к марксистски каноническим пролетариям, к «рабочей косточке». Например, лишь чуть больше четверти слушателей-латиноамериканцев были из рабочей среды