Разведка - это не игра - [28]

До Второй мировой войны я был связан довольно прочно с печатью. В числе органов печати, с которыми я поддерживал связь, была и газета Центрального совета «Осоавиахима» «На страже». Редакция помещалась недалеко от Красной площади в Москве. Я там бывал довольно часто еще до моего участия в национально-революционной войне в Испании, и уже в конце 1938 г., вернувшись в Советский Союз, я снова побывал в редакции этой газеты. И вот однажды я встретился там с незнакомым мне еще журналистом, вернувшимся из Японии. Это был Кирилл Симонов, тогда только начинающий журналист. Он еще не был известен общественности как Константин Симонов. Знакомство было приятным... Однако наши отношения несколько омрачали, что стало мне позднее известно, его связи с артисткой Серовой. Артистка эта была женой Героя Советского Союза Анатолия Константиновича Серова. Его я знал как участника национально- революционной войны в Испании, соратника. Не знаю, был ли его брак счастливым. Не уточняя все имеющиеся слухи, я к Симонову как человеку стал относиться недружелюбно.

Продолжительное время мне приходилось часто встречаться и совместно работать с Ленинградским журналистом Юрием Зеньковским. Очень порядочный человек и хороший профессионал. Мы с ним встречались и после моего возвращения из Испании. Он очень интересовался событиями, происходящими в этой географически далекой, но по духу близкой нам стране. Там работала в качестве переводчицы и его жена, которую я много лет знал. Сам Юрий погиб на фронте во время Великой Отечественной войны. Все, знавшие его, очень переживали эту утрату.

Являясь студентом института, я продолжал работать в комиссии военной секции Ленсовета РКиКД по проверке готовности Ленинграда к противовоздушной обороне. В состав этой комиссии я был введен по рекомендации штаба ПВО города. Председателем был начальник 1-й артиллерийской школы комбриг Николай Николаевич Воронов. Мы с ним очень подружились, я был его ближайшим помощником.

Приведу только один пример наших дружеских отношений. Однажды увидев меня в плохонькой шинели, он предложил мне воспользоваться имевшейся при школе и перешить буденовку, которую я тогда носил. Я с большим удовольствием принял его предложение. Правда, оно мне могло дорого стоить. Как-то, прогуливаясь по Невскому проспекту в этой шинели, я был остановлен дежурным военной комендатуры, предъявившим мне свое удостоверение и потребовавшим объяснение, почему на моей длинной «артиллерийской шинели» имеются общевойсковые петлицы и на голове перешитая буденовка. Меня направили в военную комендатуру на углу Садовой и Инженерной улиц. Придя в комендатуру я не растерялся, попросился на прием к комдиву Федорову. Он меня хорошо знал. Я рассказал ему все, что случилось, и объяснил причину нарушения. Федоров рассмеялся и сказал: «Если вас еще остановят, скажите, что я разрешил вам носить эту форму».

С Николаем Николаевичем мы проработали примерно до сентября 1936 г. И вот совершенно неожиданно меня вызывают в Смольный. Неожиданно, потому что совсем недавно у нас состоялось очередное заседание комиссии. Секретарь военной секции абсолютно спокойно пояснил, что в связи с отсутствием Николая Николаевича мне придется, пока не подберут нового председателя комиссии, замещать его.

На мой вопрос, где же Николай Николаевич, последовал ответ, что место его пребывания в настоящее время неизвестно! Что это могло означать? Я невольно подумал, что и этот человек, казавшийся мне не только умным, но и весьма грамотным, добрым и внимательным к людям, очень скромный, который был для нас уже несколько лет примером преданности Родине, отличавшийся высоким патриотизмом, неужели и он так умело скрывал от всех, в том числе и от курсантов артиллерийского училища, так уважавших и любивших его, что он «враг народа»? С такими тяжелыми мыслями я покинул Смольный.

Хочу подчеркнуть, что в беседе с секретарем я высказывал сомнение, что я, юноша, смогу заменить председателя. В нашей комиссии были люди гораздо старше меня, которые занимали достаточно высокие и ответственные должности. Только после довольно продолжительного собеседования я согласился.

И вот наступил день, когда я, студент института, комсомолец, общественник, много лег пользовавшийся доверием не только моих товарищей, но и ряда видных руководящих партийных и советских работников Ленинграда, внезапно, без всяких объяснений с моей стороны, исчез тоже. Во всяком случае, мое «исчезновение» могло у многих вызвать подобное неприятное чувство. В те годы никто не мог в достаточной степени понять, что происходило вокруг, сколько нас окружало «врагов народа». Это сейчас можно эти два слова поставить в кавычки, а тогда многие, пожалуй, даже большинство, верили в правильность действий органов государственной безопасности.

Никто из моих друзей и вообще из ленинградцев не знал, что в Испанию отбывают в очень небольшом количестве советские добровольцы для оказания помощи испанскому народу борьбе с фашизмом.

В конце 1937 г. я оказался в Испании. О том, что до меня там уже побывал и успел завоевать заслуженный авторитет и уважение, любовь испанцев, интербригадовцев и наших добровольцев комбриг Н.Н. Воронов, в Испании я не слышал ни от кого, ведь многие из нас, а особенно кадровые военные, находились там под другими фамилиями. Николай Николаевич Воронов, как я потом узнал, был известен как Вольтер.