Разведка была всегда... - [93]

Докладная никого не потрясла, ничего не взорвала. Борьба между чиновными старцами в руководстве Морского министерства и молодёжью в Морском Генеральном штабе затягивалась. Предложения Щеглова о разведслужбе, о координации усилий военно-морской и военной сухопутной разведок канули в недра громадных генеральных столов.

Правда, А. Н. Щеглов, как лично известный государю и «благополезный» офицер, уволен не был. Однако и развернуться ему не давали.

Они ушли, как и пришли в Генмор, вместе: Александр Васильевич Колчак убыл командовать судном в экспедиции Северного Ледовитого океана, Александр Николаевич Щеглов получил возможность на практике реализовать свои идеи о разведке.

Много позже, весной 1918 года в Стокгольме, Щеглов вспоминал работу в Турции как самые счастливые годы жизни. Привычно перебирая любимые янтарные чётки, под серым мартовским небом Швеции Щеглов мысленно видел другую весну и другое море...

Стамбул 1909 года, когда туда попал Щеглов, представился ему калейдоскопом старого и нового.

Уже прошёл год, как по стране прокатилась мощная революция, совершенная в 1908 году младотурками. К власти пришли новые, энергичные люди, хотевшие обновления одряхлевшей Османской империи. Куда они поведут обширную и богатую страну, владычицу черноморских проливов и многих стратегических пунктов на Суэце, в Красном море и Персидском заливе?

Тогда, в 1908—1909 годах, в Петербурге на сей счёт ясности не было. Необходим был свежий взгляд, непредвзятый и острый ум аналитика, требовалось знание всего региона — политики, быта, нравов, идеологии, ситуации на флоте. Нужно было за экзотической империей османов, привычными картинами гаремов, янычар и одалисок, которые бойко рисовала и русская, и европейская рука поспешного наблюдателя, увидеть и описать старого, но по-новому сильного противника.

Выбор пал на Щеглова. Это была идеальная кандидатура. Знание Средиземноморья, языков, обычаев, неординарность взглядов...

Тогда, в 1909 году, прибыв в Стамбул на должность старшего военно-морского агента (то есть атташе) России, А. Н. Щеглов поразился развязности тона и поверхностности оценок, которые давал всем событиям на Ближнем Востоке посол Н. В. Чарыков, гофмейстер двора Николая II. Генерал от паркетной службы, Чарыков заверял царя, беспечно проигравшего войну японцам, что Османская империя после своей революции 1908 года уже «совсем ручная», а младотурки так и «вообще одержимы идеей дружбы с русскими». Что же до создания сильного Черноморского флота, в своё время «зубной боли» царя Николая I, так «они, турки, на то ни средств, ни желания не имеют».

Между тем ситуация здесь была крайне сложная, и Россия, потерпевшая поражение в Крымской войне 1853—1856 годов, не имела права держать и строить военные корабли на Чёрном море. Как, впрочем, и Османская империя. Таково было решение Англии, Франции и Австрии.

Российский канцлер Александр Михайлович Горчаков, вырабатывая новый внешнеполитический курс, не слишком таясь от своего старого друга, османского великого везира Фуад-паши, но втайне от западных держав, подготовил и в 1871 году обнародовал отказ России от унизительного для великой державы запрета иметь собственный флот на море, издавна именуемом Русским.

Отказ России от ограничений на морские вооружения в 1871 году распространялся и на Османскую империю. Турецкие султаны в период 1880—1900-х годов не жалели средств на новый военный флот в Чёрном море. Осознав всё это, Щеглов быстро уяснил свою задачу в сложной ситуации: подружиться с турками, но чётко держать курс на защиту интересов своей страны.

Посла-гофмейстера в Стамбуле мастерски водили за нос. Это прекрасно получалось у расторопных молодых людей из турецкого министерства иностранных дел, отличавшихся великолепным французским языком и отменными манерами, приобретёнными в лучших военных училищах Европы. Они без конца возили Н. В. Чарыкова по пустующим верфям (ещё эпохи Крымской войны), показывали театрализованные учения гребных лодок, где гребцы на потеху послу были наряжены в янычарские тюрбаны, запрещённые ещё в 1826 году, забавляли скачками джигитов и бесконечными пантомимами из жизни старой доброй Османской империи. Благо танцовщицы — француженки и гречанки — отлично демонстрировали танец живота и умело снимали семь покрывал, как истинные дочери гарема, о котором имели представление, пожалуй, столь же сладкое и далёкое от правды, как и сам посол.

К тому же Чарыкову очень нравилась бирюза на старом турецком оружии, которое часто появлялось у почтительного и лукавого Мехмета в роскошной лавке недалеко от посольского особняка... И в донесениях Чарыкова в Петербург звучала успокаивающая мысль: у турок флота не будет, так что и нам, в России, незачем тратиться.

Между тем правители Турции, начиная с 1870 года, не жалели средств на создание нового военного флота в Чёрном море. Щеглов быстро понял, что турки говорят и показывают послу именно то, что тому приятно знать и хочется видеть. И Щеглов начал работать независимо от посла.

Невысокого роста плотный шатен, с небольшими усиками, опущенными по углам губ, Щеглов ничем не выделялся в разноязыкой стамбульской толпе. Он был неотличим в массе бесконечных пассажиров, переправлявшихся в Ускюдар — на азиатский берег Босфора. Частенько он не успевал вернуться с последним пароходом обратно на европейский берег, в Перу, где находилась российская резиденция. Если же нанятая им лодка-кайик оказывалась в редко посещаемом европейцами месте, если вдруг там открывались взору новёхонькие, на английский манер устроенные верфи или виднелись в закатных лучах силуэты снаряжавшихся боевых кораблей, которые были закуплены в Европе, — так это чистая случайность, не более того.