Разведка боем - [52]

– Это еще что, – ухмыльнулся Рудников. – Подождите, скоро по второму разу дележка пойдет, вот тогда…

С треском распахнулась перекошенная балконная дверь на третьем этаже, и краснорожий дебелый мужик заорал дворнику, который ручкой метлы гнал перед собой прошмыгнувших в щель под запертыми воротами беспризорников:

– Никитич, какого… они там с ума посходили? Чего с крыш сигают?

Дворник, изгнав посягнувшего на его законную добычу врага, ответил, с трудом сдерживая торжество, поскольку карманы его фартука оттопыривались:

– Да вот слышь, листки с неба падали… А на кажном листке десятка николаевская пришпандорена. Не иначе клеем столярным, не оторвешь!

– Да ну? Врешь небось. Я сбегаю сейчас, погляжу-ко!

Дверь так и осталась открытой, а мужик исчез.

– Поглядишь, поглядишь… Хрен в сумке ты поглядишь… – пробурчал дворник с отчетливым владимирским выговором, скрываясь в свою нору слева от подворотни. Слышно было, как лязгнул наброшенный крюк.

…Идея принадлежала как раз Новикову. Это он придумал таким способом отвлечь внимание ВЧК и милиции от движущихся сейчас по городу разведгрупп. Наверняка все наличные силы будут немедленно брошены сюда, в центр, на охоту за счастливыми обладателями листовок с врангелевским подарком.

Ну а вдобавок не вызовет излишнего внимания и то золото, которое завтра же появится в Москве уже по другим каналам. Андрей собирался использовать его широко – в целях подкупа должностных лиц, для финансирования нужных людей и просто для дезорганизации красного тыла.

Заодно и создать в обнищавшем за три года до последней крайности городе нужное настроение тоже следовало. Как любил повторять к месту и не к месту В. И. Ульянов-Ленин: «Коль воевать, так по-военному».

Кстати, листовки, сброшенные на Кремль, золотого обеспечения не имели. Тоже с психологической целью.

…Попозже, когда «золотая лихорадка» стихла, поскольку в радиусе двух километров не осталось ни одной, хоть раз не подхваченной с земли дрожащими руками самой замызганной бумажки, врангелевские листовки, пусть далеко и не все, были заодно и прочитаны.

Подкрепленное, словно гербовой печатью, монетой с царским курносым профилем, содержание отпечатанных изящным шрифтом лазерного принтера листков чересчур уж сенсационным не было, но кривотолкам конец положило.

Прежде всего в них сообщалось, что линия фронта проходит сейчас от Ростова до Одессы через Курск. Взятие Москвы обещалось к исходу следующей недели. Экономическое и военное положение «Свободной России» было названо блестящим, что подтверждалось Указом Верховного правителя о восстановлении отмененного в четырнадцатом году размена на золото билетов Государственного банка и приравненных к ним денежных знаков правительства Юга России.

Врангель, сочувствуя бедственному положению москвичей, счел возможным накануне освобождения послать эту небольшую денежную помощь в надежде, что хоть какая-то ее часть дойдет до истинно нуждающихся. Для сведения остальных было сказано, что гарантируется поставка ста тысяч пудов продовольствия на следующий же день после установления в Москве надлежащего порядка, участвовать в чем призывалось все законопослушное и здравомыслящее население. Также было обещано немедленное возобновление свободной торговли без каких-либо налогов и сборов.

Особо обращаясь к служащему у большевиков офицерству, генерал-лейтенант Врангель гарантировал полную амнистию всем, кто с сего дня перестанет исполнять приказы кремлевских узурпаторов. Остальных ждал суд, скорый, но справедливый…

Неизвестно, какое число жителей Москвы в те дни искренне поддерживало большевиков, но вряд ли больше десяти-пятнадцати процентов. Если уж в пролетарском Петрограде то и дело вспыхивали волнения и забастовки, подавлявшиеся со всей возможной свирепостью, и совсем немного времени оставалось до Кронштадтского восстания, то мещанская и купеческая Москва тем более не имела оснований любить бессмысленно жестокую власть. Ее лишь терпели от безысходности, считая непреодолимым злом и божьим наказанием, надеясь, что рано или поздно она как-нибудь да исчезнет, а до того дня необходимо любой ценой выжить и перемочься. А вот теперь народ по-настоящему воспрянул духом. И многие, может быть, даже слишком многие начали готовиться к сведению счетов. Да ведь и было с кем. В воздухе ощутимо запахло Вандеей и чем-то вроде очередной Варфоломеевской ночи.

…Новиков снова, как совсем недавно, в девяносто первом году, шел через Сретенку, Большую Лубянку, Охотный ряд к Кремлю.

Во-первых, все равно нужно было скоротать время до темноты, во-вторых, пройти намеченные планом контрольные точки, да и просто немыслимо интересно вновь прогуляться по улицам родного города за три десятка лет до собственного рождения.

Погода неожиданно быстро начала меняться. Легкий облачный покров на глазах уплотнялся и темнел, опускаясь к самым шпилям кремлевских башен, вдоль улиц потянулись полосы тумана, первые порывы шквального ветра взметнули пыль на перекрестках. Похоже, бабьему лету приходил конец.

«Оно и к лучшему, – думал Новиков, оглядываясь по сторонам. – Туман, дождь, хотя бы и метель. Чем мерзее на улице, тем спокойнее».