Разведчик Четвертого прапора - [2]

Размышления мальчика прервал Коля Волошин.

- Смотрите, ребята... Что-то случилось!

У клуба сахарного завода теснилась большая толпа. Кто-то, жестикулируя, говорил с крыльца речь.

- Хоронят кого-нибудь, - сказал Порейко.

- Музыка другая.

- Припустили? - предложил Вася.

Мальчишки помчались к клубу.

Там собрались не только заводские рабочие, но и их жены, и ребятишки с прилегающих улиц, и старики. Оратор в зеленой гимнастерке кричал с крыльца, как с трибуны:

- Враг зарвался... Он привык к легким победам... По мы не Бельгия... Советские люди все как один поднимутся на защиту родной земли...

Стоявшие впереди нестройно крикнули "ура". Оркестр заиграл марш. Мальчишки, добежав, спрашивали у дружков, взволнованно перебегавших с места на место в задних рядах:

- Что случилось?

Те, перебивая друг друга, принялись рассказывать:

- Гитлер напал!

- Бомбил города...

- Война. Понимаете?

- Тише вы! - прикрикнули взрослые.

С крыльца говорил другой оратор:

- Пусть сейчас на Германию работает вся Европа. Нам тоже есть чем защищать свои рубежи. Мы чужой земли не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим. Будем бить врага там, откуда он пришел.

Ближе к крыльцу стояла молодежь. Там опять кричали "ура". Опять гремел оркестр.

Люди постарше слушали молча. На их лицах была тревога. Старики вздыхали:

- Вот тебе и договор.

Женщины плакали:

- Из военкомата уже повестки понесли.

- Что теперь будет?..

И даже мальчишки почувствовали беду - такую большую, что от нее, как от тучи, сразу померкли и солнце, и день, и нехитрые ребячьи радости.

2

После митинга Вася побежал домой - рассказать обо всем, что слышал и видел.

Но дома уже знали о нападении Германии. По радио передавали то марши, то приказы о введении военного положения, о запрещенных для въезда зонах. Отец курил, сидя у стола.

- Вот так тип этот Гитлер, - качал он крупной седеющей головой. - И хлеба не дал убрать, сукин сын...

Иван сидел на лавке напротив. Стараясь ничего не пропустить и все понять, он поворачивал лицо то к отцу, то к репродуктору.

- Ну, хлеб-то уберем, - возражал он. - Сюда, что ли, придет герман?

- Ага, - горячо поддержал брата Вася. - Будем бить врага на его территории. Я только что слышал...

Григорий Филиппович сердился:

- Бить-то кто будет? Тот, кто должен хлеб убирать. Или кто на заводе работает. Разве мало сейчас уйдет на фронт?

- Ну и что? Думаете, надолго? - спорил Иван. - У нас, тато, техника, знаете? - Не имея возможности читать, учиться в школе, Иван подолгу и внимательно слушал радиопередачи и теперь повторял то, что слышал много раз. - Для нашей техники, тато, Германия - тьфу. Три-четыре дня, и она выдохнется. У них же, тато, ничего нема и кругом эрзацы.

- Правда, тато, - убеждал отца Вася. - Наши самолеты могут залететь выше всех. Наши танки хоть кого обгонят. Сейчас говорили...

- Да я против, чи шо? - сердился Григорий Филиппович. - Но все равно радоваться нечему. Война - это кровь и слезы. Немыслимо представить себе, сколько она несет людям горя.

Тетка Фросына то ли не понимала размера постигшего всех бедствия, то ли уж очень верила в силу добра и правды на земле, но в разговор она не вмешивалась. Спокойно взяла у Васи корзину с черешней, похвалила хлопчика за старание и стала собирать на стол.

- Ладно. Хай вин выздыхает - тот Гитлер. Сидайте снидать. А к ужину вареникив зроблю.

За обедом Григорий Филиппович несколько раз клал ложку, задумчиво трогал усы:

- Да, война - беда. А война с Германией - вдвойне. Нет человека лютее, чем фашист.

Потом стал вспоминать, как в пятнадцатом году был он ратником ополчения, как их запасной пехотный полк отправили на позиции в Польшу, как русским солдатам в ту войну не хватало патронов и снарядов.

- Немец прет, а бить его нечем. Что сделаешь? Месяца два продержал полк позицию. Потом немцы его окружили. Штаб бросил солдат и сбежал. Три дня отбивались без командиров. Осталось от полка человек сто - взяли их в плен немцы. Три дня, не кормя, гнали к железной дороге. В прусском городишке Тухель долго держали за колючей проволокой. Потом увезли в Кенигсберг, из Кенигсберга - в Гумбинен. Там разделили по богатым поместьям.

Григория Филипповича и восемнадцать других русских выбрал пожилой помещик. С утра до ночи работали в его хозяйстве пленные - пахали, сеяли, молотили. А получали полфунта хлеба и немного картошки на весь день. Спали в амбаре на соломе. Пол цементный. В окнах решетки.

Стали пленные слабеть от такой жизни. Стали умирать. Два сибиряка, Иван и Василий, бежали. Почти месяц пробирались домой. Уже к фронту подошли. Там обоих и схватили. Хозяин сам порол их в амбаре. Ну и лютовал, ну и зверствовал!

Григорию Филипповичу тоже не вернуться бы домой. Спасли умелые руки. Одному крестьянину подошву подобьет после работы. Другому косячки на каблуки поставит. Их крестьянам тоже не сладко было от войны. Принесут русскому то картошки, то хлеба, а то и сала кусочек. Перебился. Даже товарищам помогал. А революция свершилась - Ленин вытребовал пленных домой...

3

В следующие дни Вася и его дружки не успевали бегать и смотреть на все, что происходило в поселке. Турбов посуровел. На окнах домов забелели бумажные ленточки. Начались затемнения. Плакаты со стен призывали всех подняться на защиту Родины.