Разведчик Четвертого прапора - [17]
Работа сблизила пленных, выявила их характеры. Здесь были и люди уставшие - преимущественно пожилые. Они потеряли надежду на возвращение, ожидали лишь смерти. Остальные - их было большинство - не сдавались. Они жадно ловили все слухи о движении Советской Армии на запад. Старались во что бы то ни стало выстоять.
Около Философенко даже образовалось что-то вроде кружка наиболее опытных и бывалых: Усач, Костя Курский, Андрей Сталинградский, Иван Муха...
Их странные имена были лишь прозвищами. Номер так номер. Не каждый пленный хотел открывать врагу свое лицо.
Например, пожилой спокойный мужчина с усами, с которым Вася сидел рядом в вагоне, внешне ничем не выделялся среди остальных. Работал, не пререкался с надсмотрщиками, молча переносил усталость. Но тот, кто захотел бы присмотреться к нему поближе, увидел бы за всем этим огромную выдержку. Усач хорошо знал повадки конвоиров, вовремя предупреждал пленных о неверном шаге или опасности. Он объяснял это тем, что в первую мировую войну его старший брат побывал в немецком плену. Но нетрудно было догадаться, что и сам Усач повидал в жизни немало. А грубоватое прозвище? Надо же было как-то звать человека, имевшего только номер.
Костя Курский хорошо пел русские песни. В пути или на отдыхе, особенно когда становилось уж очень горько на душе, пленные просили:
- Костя! Начни что-нибудь. Родное.
И под небом чужой Баварии неслось:
То не ветер ветку клонит, Не дубравушка шумит...
В шутку кто-то назвал певца курским соловьем. С тех пор осталось: Костя Курский, Костя Соловей.
Пленные уважали Усача, Курского и Философенко. Озорной и неунывающий Иван Муха, который изображал в вагоне подгулявшего мужа, тяжелый и рыхлый Солонников, молчаливый и верный киргиз Максим с застывшим в узких глазах неистребимым гневом да и многие другие пленные старались быть ближе к ним, ловили каждое слово, охотно выполняли несложные их поручения: отвлечь часового, понаблюдать за кем-нибудь, помочь уставшему.
Даже Андрей Сталинградский, высокий, нервный, нетерпеливый человек лет тридцати, удостоенный такого прозвища за то, что попал в плен во время битвы на Волге, успокаивался и затихал, когда Усач и Философенко заводили очередной разговор о том, что теперь осталось ждать совсем недолго... А жилось Андрею в плену особенно плохо. Норовистая лошадь выбила ему зубы. Он плохо говорил, не мог нормально есть... Вася смотрел на этих умных и мужественных людей и старался понять, кто из них сильнее и опытнее: Усач, Философенко, Костя Курский? Но ближе и роднее всех него был одесский ветеринар.
17
Из Баварии пленных перегнали в Судеты - подвозить с гор бревна к другому лесопильному заводу. После перебросили в небольшую деревушку Бела, километрах в ста двадцати восточнее Праги.
По немецкой терминологии тех времен Бела находилась в "протекторате Чехия и Моравия, области государственных интересов Германии".
Фашисты вывезли из страны весь золотой запас, объявили собственностью немецких монополий тысячи предприятий. Непрерывным потоком шли в Германию чешский хлеб, масло, мясо и другие продукты. Как и из России, вывозились рабы.
Бела понравилась пленным по-городскому мощенными улицами, аккуратными мостиками, правильной планировкой. Вася и его товарищи с интересом смотрели на чистые и белые крестьянские дома с высокими черепичными крышами, утопавшие в зелени садов. Любили трудиться те, кто создал все это!
Но теперь деревня выглядела уныло. В ней стоял большой немецкий гарнизон. Фашисты сосредоточили между Прагой и Дрезденом миллионную армию генерал-фельдмаршала Шернера, которая должна была прикрывать Германию с юга. Немецкие солдаты хозяйничали в деревне, как в Турбове. Огней по вечерам в ней тоже не зажигали. Дома печально смотрели на пленных темными, безжизненными окнами. Да и днем в селе не слышно было ни смеха, ни песен. Крестьяне - преимущественно дети и старики - молча работали на полях неподалеку от села. Изредка женщины приходили с ведрами к речушке, у которой стояла казарма пленных, брали воду.
Был в деревне и староста, назначенный немецкими властями. Пленные часто видели его идущим по селу с особой колотушкой-трещоткой, олицетворявшей в его руках власть и официальность. Как турбовский Забузний, как все предатели мира, он тоже старался угодить врагу. Постучав колотушкой, объявлял крестьянам то новое требование оккупантов увеличить сдачу продуктов, то приказ отправить в Германию еще одну группу молодежи, то сообщение властей о том, какое количество сребреников может получить иуда, если выдаст разыскиваемых "врагов рейха".
Порой какой-нибудь крестьянин не мог выполнить приказ старосты о поставке продуктов. Тогда пленные, проходя по деревне, видели, как немецкие солдаты или их прислужники под плач хозяйки уводили со двора последнюю кормилицу-корову. Усач вздыхал:
- Вот ведь как бывает. В сентябре тридцать восьмого года гитлеровская Германия могла выставить лишь около тридцати дивизий. И Чехословакия имела столько. Причем оружие чехов было не хуже. Кроме того, были гарантии Советского Союза. Но чешские буржуазные политики отвергли нашу помощь, сами распустили свою армию, сами отдали немцам ее вооружение. А народу осталось что? Шесть лет уже грабят страну фашисты.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эту книгу можно назвать книгой века и в прямом смысле слова: она охватывает почти весь двадцатый век. Эта книга, написанная на документальной основе, впервые открывает для русскоязычных читателей неизвестные им страницы ушедшего двадцатого столетия, развенчивает мифы и легенды, казавшиеся незыблемыми и неоспоримыми еще со школьной скамьи. Эта книга свела под одной обложкой Запад и Восток, евреев и антисемитов, палачей и жертв, идеалистов, провокаторов и авантюристов. Эту книгу не читаешь, а проглатываешь, не замечая времени и все глубже погружаясь в невероятную жизнь ее героев. И наконец, эта книга показывает, насколько справедлив афоризм «Ищите женщину!».
Записки рыбинского доктора К. А. Ливанова, в чем-то напоминающие по стилю и содержанию «Окаянные дни» Бунина и «Несвоевременные мысли» Горького, являются уникальным документом эпохи – точным и нелицеприятным описанием течения повседневной жизни провинциального города в центре России в послереволюционные годы. Книга, выходящая в год столетия потрясений 1917 года, звучит как своеобразное предостережение: претворение в жизнь революционных лозунгов оборачивается катастрофическим разрушением судеб огромного количества людей, стремительной деградацией культурных, социальных и семейных ценностей, вырождением традиционных форм жизни, тотальным насилием и всеобщей разрухой.
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.
Автор книги «Последний Петербург. Воспоминания камергера» в предреволюционные годы принял непосредственное участие в проведении реформаторской политики С. Ю. Витте, а затем П. А. Столыпина. Иван Тхоржевский сопровождал Столыпина в его поездке по Сибири. После революции вынужден был эмигрировать. Многие годы печатался в русских газетах Парижа как публицист и как поэт-переводчик. Воспоминания Ивана Тхоржевского остались незавершенными. Они впервые собраны в отдельную книгу. В них чувствуется жгучий интерес к разрешению самых насущных российских проблем. В приложении даются, в частности, избранные переводы четверостиший Омара Хайяма, впервые с исправлениями, внесенными Иваном Тхоржевский в печатный текст парижского издания книги четверостиший. Для самого широкого круга читателей.