Разведчик Четвертого прапора - [10]

Произошло все из-за дочери Цюпы. В одну из последних облав, организованных Мюллером, чтоб выполнить задание по отправке в Германию еще одной партии молодежи, попалась и девятнадцатилетняя красавица дочь Цюпы, перед самой войной закончившая десятый класс. Дядька Панас пошел хлопотать за нее к старосте. Но тот лишь разводил руками да поднимал очи на плакат "В сберкассе деньги накопил...".

- Во всем промысел божий, гражданин Папас. Волос с головы не упадет без его воли. Твоя отроковица тоже под богом ходит. И коль сказано ехать, значит, надо ехать. А шо ж? На великий рейх робить нужно? Нужно. А что твоя дочка за цаца?

И закончил:

- Все едут, и она пусть едет. Господа офицеры говорят, что ей там будет зер гут. Германия - это ого! Культура. Побудут там ваши хлопцы да девки, антилигентами стануть.

Сложение у Цюпы богатырское, черты лица крупные. Стоял он, шевеля бровями, около стола старосты, а казалось, над тем туча нависла.

- Та на кой грец мне немецкая аптилигентность? - удивлялся дядька Панас. - Вы лучше дочь до дому пустите. Потому как такое може рассуждать только тот, у кого своих дитей зроду ни було. Живет такой человек без дитей всю жизнь - ни богу свечка, ни черту кочерга. Хлиб ест та небо коптит. Та ще у хороших людэй дитыну на чужую сторону не известно кому и зачем гонит. Давить бы таких, як клопа.

Староста стал снизу вверх остренькими глазками постреливать:

- Не ропщи, гражданин Панас. Официяльно предупреждаю.

- Та шо меня предупреждать, - начал сердиться Цюпа. - Чи я шо плохое балакаю? Я прошу дочь пустить до дому. А коли нема на то вашей совести, то хоть хлиба дайте дитям на дорогу, повыздыхать бы вам усим до седьмого колена. Дома ж ни крошки, ни картофелины, а колонна вже на вокзале. З часу на час грузыть будут...

Старосту смех взял:

- Советская власть, гражданин Цюпа, кончилась. Тю-тю, гражданин, Советской власти. Даром раздавать хлеб направо и налево, слава богу, никто не будет. Что имеешь, с тем и отправляй свою дочку. Вот и весь разговор.

Цюпа совсем рассердился:

- Ты, церковная крыса, Советскую власть не трогай. Когда была Советская власть - в этом здании такое дерьмо, как ты, не сидело.

Старосту от этих слов даже повело всего. Бородка задрожала. В глазах злые огоньки загорелись:

- Смири гордыню, Панас. Не искушай должностное лицо при исполнении обязанностей. Бог терпелив, но гнев его страшен.

Цюпа по столу своим кулачищем хватил:

- Ничего, паскуды. Долго тут не засидитесь. А тебе, июде, народ даже фруктовый сад больше не доверит.

Здесь же, в кабинете старосты, немцы из районной жандармерии колбасу с хлебом у окна ели. Заинтересовались: почему кричит русский?

Староста перекрестился кривенько в угол, чтоб снял господь грех с души его. И доложил:

- Это, господа офицеры, водовоз. Панасий Цюпа. Очень недоволен немецкими порядками. Грозится. Прости, господи, его прегрешения.

У фашистов разговор короток: заломили Цюпе руки назад и - резиновыми палками. Цюпа стал вырываться. Стол опрокинул. Двух немцев в угол бросил. На шум прибежали полицаи со двора. Цюпу осилили, свалили на пол. Замелькали резиновые палки, приклады, шомпола...

На вокзале дочь Цюпы все выглядывала из колонны, оцепленной солдатами: не идет ли батя попрощаться? А батю ее уже погрузили без чувств на телегу и повезли в районную жандармерию.

На следующий день шел Вася с гребенками на базар - на воротах и заборах уже висели новые объявления Мюллера.

"...Агент коммунистов житель Панасий Цюпа не отдавал дочь для отправления в рейх, оказал сопротивление немецким властям. За указанные действия сегодня, в четыре часа дня, на базаре будет произведено повешение Панасия Цюпы. Немецкие власти еще раз предупреждают население, что так будет наказан каждый, кто окажет неповиновение властям или нарушит установленный порядок".

Росла на базарной площади верба. Летом в ней шумели воробьи. По воскресеньям колхозники и горожане, закончив базарные дела, стелили под ней скатерти и пили с песнями веселые магарычи.

Солдаты поставили рядом с вербой столб, положили от него на дерево перекладину, повесили петлю.

В четыре часа привезли синего от побоев Цюпу. Три полицая подняли его на бочку. Накинули на шею петлю.

Стоял дядько Цюпа на бочке под вербою с немецкой петлей на шее, дышал тяжело. Большой, гневный. Ветер седые его волосы шевелил. А Васе казалось, Тарас Бульба стоит. Сейчас крикнет: "Бейте, люди, поганых! Гоните их с родной земли. Слышишь ли меня, сынку?" Повел дядько налитыми кровью глазами на немцев. Захрипел тяжело, видимо, и вправду пытаясь сказать что-то родным землякам. В этот момент полицай выбил из-под него бочку.

Целые сутки не позволял Мюллер похоронить тело. Оно раскачивалось на ветру, крутилось на веревке.

Через несколько дней у глухого забора на базаре Вася вдруг увидел листовку: "Дорогие сограждане! Отомстим за дядьку Панаса. Смерть немецким оккупантам! Честные люди, жгите, уничтожайте немецкое имущество, убивайте немецких солдат и офицеров!"

Неизвестно, сыграли тут роль листовки, или и без того достаточно было гнева народного. Но в поселке действительно вспыхнуло несколько пожаров. Сгорела склады. Сгорела ферма рогатого скота. Потом на Тяжиловском переезде разбились два немецких поезда. Дошла слухи о крушении состава с горючим под Калиновкой.