Разум и природа - [51]

или отрицательную) другим системам, проявляющим внешние и видимые свойства подобного рода. Не потому ли мы восхищаемся маргариткой, что она проявляет — своей формой, своим ростом, своей окраской и своей смертью — симптомы живого? Наши чувства к ней — в указанном смысле — объясняются ее сходством с нами.

Что касается сознания, то вопрос не столь ясен. В этой книге ничего не было сказано о сознании, за исключением замечания, что в ходе восприятия процессы восприятия не являются сознательными, но его результаты могут быть сознательны. Если слово сознание применяется в этом смысле, то можно было бы думать, что рассматриваемое явление как-то связано с вопросом о логических типах, которому мы посвятили немало внимания. Но я не знаю какого-либо материала, действительно связывающего явления сознания с более примитивными или более простыми явлениями, и я не пытался установить такую связь в этой работе.

V. РАЗЛИЧНЫЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ОТНОШЕНИЙ

Они как будто вдвоем, но вдвоем,

Как жестко связанные ножки циркуля;

Твоя душа, закрепленная ножка, не подает виду

Что двинется, но движется, когда двинется другая.

И хотя она находится в центре,

Но когда другая удаляется,

Она склоняется, и прислушивается к ней

И выпрямляется, когда та возвращается обратно.

Так и мне с тобой — я должен,

Как другая ножка, двигаться косо.

Твоя твердость делает мой круг правильным,

И заставляет меня кончать, где я начал.

Джон Данн, «Прощание: Напрасная скорбь»

В Главе 3 я рассматривал совместную работу двух глаз, составляющую бинокулярное зрение. Сочетание зрения обоими глазами доставляет нам информацию такого рода, которую мы могли бы получить от одного глаза лишь с помощью особых видов добавочного знания (например, знания о наложении предметов в поле зрения); в действительности, мы получаем восприятие глубины. Это информация о другом измерении (как сказал бы физик), или информация о другом логическом типе (как сказал бы я).

В этой главе, вдобавок к обсуждению двойного описания, я хочу исследовать вопрос о границах. Что ограничивает единичные предметы, что ограничивает «вещи», и прежде всего — что ограничивает человеческое Я — если у него есть какая-нибудь граница?

Существует ли нечто вроде линии или поверхности, о которых можно сказать, что «Я» нахожусь «внутри» этой границы раздела, а «снаружи» — окружающая среда или некоторое другое лицо? На каком основании мы делаем такие различия?

Ясно (хотя это обычно игнорируют), что язык, на котором можно ответить на этот вопрос, это, в конечном счете, не пространственно-временной язык. «Внутри» и «снаружи» — неподходящие метафоры для включения и исключения, если речь идет о человеческом Я.

Психика не содержит ни вещей, ни свиней, ни людей, ни жаб-повитух [Alytans obstetricans, разновидность жаб, размножающихся на суше, о которых будет речь дальше (см. стр. 122). — Прим. перев], ничего подобного, а только идеи (т. е. сообщения о различиях), информацию о «вещах» в кавычках, всегда в кавычках. Точно так же, психика не содержит ни времени, ни пространства, а только идеи о «времени» и «пространстве». Отсюда следует, что границы индивида, если они вообще реальны, это не пространственные границы, а нечто более напоминающее поверхности, окружающие множества в теоретико-множественных диаграммах, или пузыри, исходящие в комиксах изо рта персонажей.

На прошлой неделе моей дочери исполнилось десять лет. Десятый день рождения важен, потому что он он составляет переход к двузначным числам. Она заметила, полушутя и полусерьезно, что не чувствует себя «нисколько другой».

Граница между девятым и десятым годом жизни не была реальной в том смысле, что не составляла разницы в ощущении. Но, вероятно, можно нарисовать диаграммы Венна [Условные рисунки в теории множеств, изображающие отношения между множествами. — Прим. перев.] или пузыри для классификации утверждений о различных возрастах.

Кроме того, я хочу привлечь внимание к тому роду получения информации (или обучения), касающегося человеческого «Я», и притом способного произвести некоторое «изменение» в собственном «Я». В частности, я рассмотрю изменения в границах Я, например, открытие, что нет этих границ, или нет центра. И так далее.

Каким образом мы усваиваем эти уроки мудрости (а может быть безумия), по-видимому, меняющие «нас самих» — то есть наши представления о человеческом Я?

Я начал размышлять о таких вещах очень давно, и вот два вывода, к которым я пришел перед Второй мировой войной, когда я разрабатывал то, что называл «динамикой» или «механикой» культуры Иатмул на реке Сепик, в Новой Гвинее.

Один из этих выводов состоял в том, что понятия взаимодействия и характерологического обучения (не просто приобретения так называемой «реакции» на звонок, а готовности обучаться таким автоматизмам) совпадают между собой.

Обучение контекстам жизни — это предмет, который должен обсуждаться не как внутреннее переживание, а как вопрос внешних отношений между двумя существами. При этом отношение есть всегда результат двойного описания.

Правильный подход (и притом большое улучшение) состоит в том, что надо вначале представлять себе две взаимодействующих стороны наподобие двух глаз, каждый из которых дает монокулярное восприятие происходящего, а оба вместе дают бинокулярное восприятие глубины. Этот двойной взгляд и