Разрыв во времени - [53]

– Отрежь кусочек от автостоянки.

– На каждую квартиру необходимо два машино-места. Если копать еще глубже, мы доберемся до сланцевого газа. Кстати, хорошая мысль.

– А ты что, еще не купил лицензию на разработку недр?

– Так, все. Умолкни.

– Ты меня выслушаешь?

– У меня есть выбор?

– Продай восемь квартир, самых маленьких, как «зеленое жилье». Типа нулевые выбросы парниковых газов. Изобрази из себя экологически озабоченного. Вроде как ты печешься об общественном благе. Делаешь доброе дело. И знаешь, что? Это и ВПРАВДУ доброе дело. Знаешь старую поговорку?

– Может, не надо? – спросил Лео.

– Чем больше отдашь, тем больше получишь.

Паулина взяла из стаканчика с ручками на столе толстый маркер и написала на большом плане, приколотом кнопками к стене, слово «ДЕТСКАЯ».

Лео выхватил у нее маркер. Паулина держала крепко, но Лео оказался сильнее.

– ЧЕРТ, ЧЕРТ, ЧЕРТ! Теперь у меня вся рубашка В ЧЕРНИЛАХ! Скажи мне, о мудрая Паулина, сорок лет бродившая по пустыне: СКОЛЬКО ЕЩЕ добрых дел мне надо сделать на всеобщее благо?

– Это не риторический вопрос? – спросила Паулина, глядя ему прямо в глаза.

Лео отвел взгляд. Было время, другое время… До того, как все случилось… О нем можно помнить, о нем можно думать, но туда невозможно вернуться. Время не повернешь вспять. Вопрос риторический, да.

– Когда-нибудь это должно закончиться, Паулина.

– Не я это начала. И не мне это заканчивать.

Лео написал «ПЛОЩАДКА» после «ДЕТСКАЯ».

Наступил вечер. Лео возвращался домой пешком. Его офис у станции Шепердс-Маркет располагался не так далеко от дома в Вестминстере, и Лео нравилось ходить пешком.

После развода с Мими он продал их дом в Маленькой Венеции и перенес офис фирмы. Оставаться на старом месте было невыносимо. Как будто сам бьешь себя кулаком по лицу.

Он каждый вечер прогуливался вдоль реки. Сам не знал почему. Причины наших поступков часто неведомы нам самим.

В тот вечер он думал о Мими.

Он старался не думать о Мими, потому что думать о ней было невыносимо. Она радиоактивна. От нее надо закрыться – залить память о ней водонепроницаемым бетоном. Он не отрицал своей вины в произошедшем, не отрицал и последствий своих поступков. Но не любил думать об этом. О своей глупости. О своей ревности. О своем преступлении. Впрочем, с мыслями о себе он еще как-то справлялся.

Но с мыслями о ней? Нет, эти мысли опасны. Их нельзя впускать в голову.

Она стала затворницей, но от этого было не легче. После газетных статей и телерепортажей, после яростных обвинений, после презрения и всестороннего обсуждения, после досконального верхоглядства и эксклюзивных материалов все стало так, как обычно: об этом случае все забыли.

Говорят, ее видели в городе. В темных очках, в старом пальто.

Это она рано утром пьет кофе из бумажного стаканчика, когда в кафе еще не закончили мыть полы и стулья еще стоят, перевернутые, на столах?

Это она спускается к Сене со ступеней крыльца Нотр-Дама, в седьмом часу утра, когда на набережной нет никого, кроме квадратной дамы с длинной собачкой? Эта дама встречает ее у реки почти каждое утро, когда та идет, склонив голову, до канала Сен-Мартен, и встает там, и стоит, как статуя, держа руки в карманах, и смотрит на воду, у которой нет памяти, и хочет быть как вода.

Она ходит туда каждый день.

Говорят, это она.

Автомобили выезжают на улицы, постоянные, как само время, дни похожи один на другой и различаются только погодой. Как достичь просветления: пуститься в путь или застыть на месте? И что есть просветление, как не иллюзия, которую мы выдумываем себе сами?

Она часто размышляет об этом.

Париж полон ангелов. Каждый день она находит еще один барельеф, еще одну статую и представляет себе, что будет, если они оживут. Кто заключил их в камень? Она чувствует себя заключенной в камень.

Она вспоминает слова Микеланджело. Глядя на глыбу мрамора или гранита, он видел фигуру, заключенную в камне, и высвобождал ее, отсекая все лишнее.

Она представляет его, вспотевшего, в корке каменной пыли. Резец вгрызается в камень. Вот высвобожден палец, вот уже вся рука, крепкие мышцы живота, напряженные трицепсы, руки подняты вверх, чистая линия ключиц. Скрытая жизнь сделалась зримой.

Но какой адский скульптор взял живую женщину и превратил ее в окаменелое подобие прежней себя?

Она застыла во времени, как все эти незыблемые статуи, фризы и барельефы, что охраняют изменчивый город. Она стала одной из них.

Настоящее исчезает, как вода, сорвавшаяся с водопада. Поток времени, такой медленный и такой быстрый. Как давно это было?

Она идет, а потом замирает на месте. Словно пытается выйти из времени, оставить его за спиной, где ему самое место. Но выйти из времени невозможно, оно всегда рядом, всегда перед ней, прошлое загораживает дорогу, и каждый день она бьется в него, как в закрытую дверь, за которой скрывается недостижимое будущее.

Она продолжает идти, но ничто не движется, ничто не меняется. И в самом конце этих утренних прогулок, когда она долго стоит на месте, в ней поселяется чувство, что хотя бы в этом стоянии есть что-то реальное.

Может быть, это не она. Может быть, кто-то другой. В мире нет недостатка в разбитых сердцах.