Разрушить Илион - [3]

- Ее здесь нет, - сказал он. - Смотри сам.

И я посмотрел.

Кроме Анюты тут были: похожий на сломанный циркуль, лидер рок-группы "Аукцион" Давид, высокий, худой, с горящими глазами и паучьими пальцами.

Девочка с голубыми глазами и трепещущими ресницами, которая писала стихи про души китов и деревьев. Имени ее никто не помнил, она была просто Девочкой с Голубыми Глазами.

Жидковолосый и прыщавый экзистенциально-натуралистический писатель Витюня, автор непечатной поэмы "О, черт возьми, какая мука". Решив быть ближе к земле, он в одночасье отверг сигареты и папиросы, курил сигары и вместо спичек носил кресало.

Вовка-йог, бородатый детина в джинсовой хламиде и с четками на шее. Физик по образованию, он год работал в Центральном парке сторожем, потом вдруг оказался директором столовой на пристани, продержался до первой ревизии и ушел малевать афиши в какой-то Дом культуры.

Трое стриженных под горшок крепких парнишек в косоворотках, яловых сапожках и с топориками за витыми поясками. Они пришли то ли кого-то спасать, то ли бить, да так и остались.

Смазливая девица с устрашающей длины фиолетовыми ногтями, умеющая выпускать дым через нос аккуратными колечками и, кривя презрением пухлые губки, всех и вся обзывать быдлом.

Разочаровавшаяся в жизни студентка-первокурсница с лицом травести на пенсии и по очереди наставляющие ее на путь истинный два поклонника Рериха. Всю троицу называли попросту - рерихнувшиеся.

Тут было еще много разных людей.

Тут не было Вероники.

Но залах ее волос, движение руки, лучистый взгляд, ямочка в уголках губ, звук шагов...

Я не мог ошибиться!

- Так она ушла от тебя! - догадался Марк К. Марцелл и облизнулся. - Час пробил, и она ушла. Она же ведьма, а ты нормален!

Фиолетовые ногти впились в плечо, прокололи пиджак и кожу. Сквозь дырочки со свистом вышел воздух, и я упал рядом с Анютой. В руках у меня оказалась чашка кофе.

- Все мы немножко ведьмы, - прошептала Анюта и зрелой выпуклостью потерлась о мое плечо. - Я свободна, а ты любишь икру?

- Как интересно, - сказала Девочка с Голубыми Глазами. - И что ты теперь будешь делать? Повесишься?

- Пороть! Кнутом и по субботам! - рявкнули косоворотки.

А циркуль Давид ничего не сказал. Он подключился к сети, и из коленок рявкнуло про жизнь, которая аукцион, только после удара молотка вместо "продано" звучит "прожито".

Вместо кофе в чашке было что-то зеленое в граненом. Я выпил, чтоб не расплескалось, а потом еще раз за компанию и за знакомство, и чтоб завить веревочкой, и чтоб на "ты", а икра на губах Анюты была в самом деле зернистой, не подумай, что желатин, а ты миленький, и сюда, и вот сюда еще, всегда хотела нормального, они надежные и на них можно положиться, на тебя можно положиться?

И все было хорошо, и все были хорошие, добрые и умные. А жареную колбасу едят только самоубийцы, в ней прорва канцерогенов, которые подавляют высшую нервную деятельность. А если ты не самоубийца и жить хочешь долго, то дышать должен поверхностно и редко, факт проверенный, все болезни от неправильного дыхания. Но если все-таки помер, то не волнуйся, люди на самом деле не умирают, а переходят в другой план. Их семь, этих планов: астральный, ментальный, деваканический, будхи, нирваны и еще пара каких-то.

А потом говорили о Сизифе, и я тоже хотел сказать что-то умное, но оказалось, что это вовсе не тот Сизиф, а другой, которого придумал Альберт Камю, про которого я помнил, что он то ли лирик, то ли основатель экзистенциализма. А руки у Анюты были мягкие и теплые; и из русалок ее не выгнали, она сама ушла.

А Вовка-йог советовал забыть и выбросить, потому что женщины пыль, осевшая на наших стопах на пути в Вечность.

А потом появились внимательные глаза Марка К. Марцелла и сказали, что такому, как я, только свистнуть, и она мне не нужна. Зачем она мне нужна? Это просто привычка. А на каждую привычку найдется отвычка. Я ее забуду, я ее уже забыл, потому что все они одинаковые.

- Она нужна мне, - пробормотал я.

- Зачем? Носки постирать может и Анюта. Верно, Анюта?

И Анюта говорила, что верно, а в голове у меня тихонько разгоралась искорка.

- Она нужна мне, - повторил я, и искорка превратилась в костер.

- Ты уже забыл ее.

- Я помню!

Искорка полыхнула, и я стал видеть и слышать, и застегнул кнопки на Анюте.

- Я ее помню!

- ... до-о-лгая па-а-мять хуже, чем сифилис, - услышал я, осо-обенно в узком кругу...

- Я найду ее.

- ... идет вакханалия воспоминаний, не пожелать и врагу.

- Ты не найдешь. Ты нормален. Ты просто человек. Ты помучаешься, да и забудешь.

- Найду!

Я все уже видел и слышал, а на ритуальные маски и календарных стыдливых японок, на розовую плакатную старушку, на нахохлившихся ангелиц, на спины спящих в шкафах книг, смешиваясь с застоявшимся табачным дымом, водопадом обрушивались тридцативатные помои.

Марк Клавдий Марцелл понял, что разгорелась искорка, что я вижу и слышу, и замерзла и упала на пол его улыбка, покрылись пупырышками японки, захлопнули пасти маски, а на ушах у косовороток выступил иней.

- Ты не найдешь потерянное, не вспомнишь забытое, не...

- А идите вы все в болото! - в сердцах сказал я.