Разрушенные - [66]

Я глубоко вдохнул, сжав кулаки. Без боли вся ситуация эхом раздавалась в моей голове.

— Ты занимался сноубордингом, когда был ребенком? Или, возможно, упал с мопеда, когда был подростком? — ее голос оставался низким, никакой злости или жара как прежде.

Она хотела знать.

Радость осветила мое сердце. Она не уйдет, пока я не объясню. Я отвечу на любой гребаный вопрос, если это поможет ей простить меня.

Сейчас эмоции между нами были ясными, как будто борьба очистила воздух до максимальной честности.

— Нет, — мой собственный голос шокировал меня. Я никогда ни с кем не говорил о моем прошлом. Никогда. Холодный озноб промчался по моей спине.

Она не простит тебя. Она возненавидит тебя еще больше, когда узнает правду.

— Я жду, Фокс. Скажи мне, кто ты.

Она смотрела на меня с ужасом и отвращением. Она чувствовала своим долгом добиться от меня ответа. Я заперт в другой клетке и стою перед судом за то, что сделал. Подавляющий страх заставил мое сердце расколоться.

— Нет. — Я не мог сделать это, в конце концов.

Ее лицо потемнело, а глаза опустились. Она сосредоточилась на пальце, который прослеживал мою коленную чашечку. Маленький шрам в форме икса украшал сустав там, где они прикрепляли устройство пыток, так что я не мог согнуть колено, когда шел. Они сказали, что я должен научиться бегать и ходить в любых условиях, включая, быть полностью искалеченным.

— Ты упал с лошади, или, возможно, поранился в автомобильной аварии? — ее голос превратился в шепот. Больше с угрозой, чем с успокоением. Все ее тело гудело от напряжения — едва сдерживаемым гневом.

— Нет.

Ее прикосновения поднялись выше, до моего бедра, касаясь через волосяной покров, прослеживая каждую рану. Мой желудок сжимался от каждого миллиметра, которого она касалась. Замешательство душило мой мозг. Мои условные рефлексы росли с каждым прикосновением, но я сжал покрывало, возобновляя боль в моих побитых костяшках пальцев.

Я хотел, чтобы она остановилась. Мое тело хотело убить ее, это то, что оно было обучено делать, если ко мне прикасались. Но на этот раз мой мозг хотел большего. Я хотел мягкости, нежного прикосновения.

Я хотел больше сладкого мучения, когда мне накладывали швы.

Такое новшество. Такой необычный подарок.

Зел не останавливала свои легкие как перышко прикосновения.

— Ты попал в несчастный случай на лодке или упал со скейтборда? — ее голос рисовал картины беззаботного малыша с нормальным воспитанием. Имеющего любящих родителей и детство полное веселья. Она рисовала ложь. Ложь, которую я отчаянно желал, чтобы она была правдой.

— Нет.

Ее пальцы гладили мое бедро, пока вся ее ладонь не накрыла меня.

Условный рефлекс, увеличивал свою свирепость, пока я не задрожал, пытаясь так сильно его игнорировать. Ее тело переместилось, когда она двинулась выше, прослеживая контур моего бедра, пока ее рука не исчезла под оторванным материалом моих брюк и прикоснулась к моему члену

Я дернулся. Я ахнул.

У моего мозга было слишком много всего, чтобы обработать.

«Не причиняй ей боль. Не убивай ее. Пожалуйста, держись».

Все, чего я хотел — быть окруженным сладкой агонией, к которой она прибегала. Мой твердый член увеличился, был вызван к жизни одним невинным прикосновением.

Я застонал, когда ее теплая рука обхватила меня, сжимая крепче.

— Это больно?

Я не мог говорить, но удовольствие говорило само за себя. Это убивало меня изнутри. Я никогда не чувствовал такого удовольствия. Таким осознанно заклейменным. Кивнув, я снова застонал, когда ее рука выпустила меня, опустившись, чтобы обхватить мои яйца.

Всю свою жизнь я избегал касаться его, смотреть на него. Один и единственный раз, когда я позволил себе кончить имел страшные последствия.

Зел схватила меня сильнее, сжав со смесью власти и вспыльчивости. Ее прикосновение отправило меня в помойную яму воспоминаний.

— Что это за кусок мяса, Фокс?

— Ничего, сэр!

— Так почему ты дергаешь его, как будто это твоя любимая игрушка?

Мои щеки пятнадцатилетнего мальчика вспыхнули. Я забыл о камерах в комнате. Я не собирался трогать себя. Я не собирался гнаться за восхитительной тяжестью, образующейся в моих яйцах.

Я не хотел быть пойманным.

— Если это отвлекает тебя, мы можем убрать его. Убрать, Фокс?

Мое сердце перестало биться.

— Нет, сэр. Вы не должны делать это. Это больше никогда не повторится, сэр. Я клянусь, сэр.

Сэр, сэр, сэр. Я не мог перестать умолять.

Он еще раз сильно сжал мой член, прежде чем отпустить.

— Ты тронешь его снова, и мы отрежем его.

— Фокс. Черт побери, хватит. Ты делаешь мне больно, — закричала Зел. Она дала мне пощечину.

Мои глаза открылись, и я отдернул свои пальцы, выпустив ее запястье. В момент, когда я освободил ее, она покрутила свою руку, чтобы кровь снова прилила к ее руке. Ее глаза блестели от слез, но это не были слезы печали, больше слезы ярости.

— Почему, черт побери, я пытаюсь помочь тебе? Ты находишься за пределами помощи!

Мое сердце запнулось, и я снова схватил ее за руку, массируя ее.

— Бл*дь. Мне жаль. Ты в порядке?

Смесь неуверенности и страха в ее глазах уничтожила меня, и я никогда не был так близок к разрушению. После всего, что я сделал, она все еще не ушла. Она не отказалась, и я благодарил гребаную вселенную, за существующую между нами связь. Она проявляла упорство со мной, не из-за денег, а просто, потому что не могла уйти.