Разрушенные - [63]

— Это второй раз, когда ты пытаешься убить меня. Я прикончу тебя, если ты попытаешься в третий раз. — Ее голос не был мягким или мелодичным, он охрип и осип от удушения.

— Сделай это, агент.

— Закончи это.

Мои руки сжались от команды, которая прошла через меня. Я покачал головой, пытаясь очистить сознание. Потребность убивать пульсировала вне моей досягаемости, заставляя меня желать, чтобы я мог вылезти из кожи и найти выключать, чтобы отключить ее.

Я нуждался в серьезной гребаной помощи. Она никогда не простит меня. Я никогда не прощу себя.

Я заслуживал вечность в чистилище.

Зел встала на колени, держа нож двумя руками, сжатыми в кулаки

— Кто, черт побери, ты?

Я опустил глаза, беспристрастно смотря на рану в моей ноге. Казалось, красное скрутилось и приняло спиралевидную форму. Я стал зачарованно смотреть на капли, стекающие на ковер большим пятном. Кто я? Я не знаю. Я не знал, кем был до того, как они сломили меня.

Я умышленно ткнул пальцем в сочащуюся рану. Я вздрогнул, прошипев сквозь зубы. Рана не была большой, только сантиметр в длину, но она была глубокой.

Меня резали, избивали и мучили больше раз, чем я мог вспомнить, но Зел была первой женщиной — единственной женщиной, — которая когда-либо нанесла мне вред.

Мои глаза расширились от мысли. Каждая рана была нанесена мужчиной. Либо полученная от бойцов, либо возмездие от моих кураторов.

Моя злость на Зел преобразовалась в глубокое уважение. Что-то распустилось внутри меня, открыло давно забытые потребности. Я хотел товарища, друга — кого-то на, кого я мог рассчитывать, кто не даст мне выйти из-под контроля.

Как будто солнце вступило в каждый укромный уголок моего мозга, отгоняя тьму и презренное прошлое, оставляя меня видеть ясность в первый раз в моей жизни. Хейзел была достаточно сильной, достаточно храброй, достаточно глупой, чтобы оставаться со мной. Я внезапно мог легче дышать, и ненависть к себе понемногу отступала — оставив меня в подвешенном состоянии, испытывающим трепет от надежды.

Я впитывал ее: ее огонь, нрав, восхитительную силу. Она была энергичной и быстрой, и умной. Она помешала Призраку убить ее. Никто не был в состоянии остановить меня в середине миссии.

Я открыл рот, чтобы что-нибудь сказать, что угодно, но что я мог сказать? Как я мог выразить словами озарение, которое Зел подарила мне, нанеся рану моей ноге. Она вбила больше смысла в меня одним действием, чем тем, что она кричала в страсти. Она, возможно, никогда не простит меня, но я попал под ее чары, и не было никакого гребаного шанса, что я позволю ей уйти.

Паника промчалась в моих венах с побуждением связать ее и никогда не отпускать от себя.

— Что с тобой не так, Фокс? — Зел вырвала меня из моих мыслей. Она стояла храбрая, слегка восстановившись. Ее губы были приоткрыты, глаза дикие, и пуговицы на ее рубашке были разорваны, выставляя покрытую кружевом грудь.

Я не мог оторвать своих глаз.

— Все не так, — пробормотал я. Мое сердце билось от похоти, так отличаясь от сумасшедшего призыва взять ее прошлой ночью. Это было по-другому. Это было пронизано чем-то более глубоким, более сложным. Я хотел быть глубоко внутри нее. Я не хотел кончить быстро или искать стремительного высвобождения, а просто чувствовать ее тепло и отдых на некоторое время.

Отдых.

Сон.

Холодок проник в мои кости, и я смутно подумал о том, как много крови я потерял, которая оказалась на полу.

Возможно, будет лучше, если я просто уйду. Позволю смерти наконец забрать меня.

Это будет проще, чем постоянная борьба, даже если Зел дала мне надежду.

Шум привлек мое внимание, и я вытянул шею, чтобы посмотреть на Зел, которая стояла надо мной.

— Ты двигаешься, и я зарежу тебя. — Ее глаза сверкали, а нож был направлен на меня. — Стой там.

Невероятное желание сказать: «Да, сэр», с удивлением наполнило меня.

Ох, черт побери.

Заработав мое предельное уважение, она каким-то образом взобралась на вершину иерархии в моей голове.

Я закончил с этим. Я нашел то, что искал и создал замену для своих кураторов. Если я научусь подчиняться любой команде Зел, — чтобы найти ту сладкую капитуляцию, о которой я никогда не думал, всегда починяясь, — я могу обрести свободу.

Я буду принадлежать ее телу и гребаной душе. Она сможет приказать мне что угодно, и я буду делать это несмотря ни на что.

Это не свобода.

Я хотел смеяться. Я хотел ругаться. Я не нашел свободу. Я просто поменял одну тюрьму на другую.

Все поплыло перед глазами, когда я закрыл глаза. Я облажался.

Звук закрывающейся двери дал мне что-то, чтобы зацепиться, но я позволил себе засыпать — приветствуя неопределенность, холодность, игнорируя сменяющиеся дрожь и головокружение.

Вздохнув, я позволил себе снова окунуться в воспоминания.

Звезды сверкали надо мной на бархатном черном небе. Небольшой шквал снежинок появлялся в моей яме, когда ветер приносил их с востока.

Обморожение было моим единственным другом, и я лежал на холодной земле с куском материи и грязи, которая хоть немного согревала меня.

Я дал обещание.

При первой возможности я убью себя. Это не было жизнью. Это было рабство. Я бы лучше умер, чем жил и делал дьявольскую работу.