Разрозненная Русь - [26]

Всеволод фыркнул, рассмеялся:

- Ну и артист!.. В Древней Греции были такие: артисты - ставили комедии, трагедии... - увидев непонимающие глаза Страшко, вновь озлился:-Ты зачем сюда явился?!..

...- Князь Михалко Юрьевич с твоей и со своей дружинами во Володимире осажден (князь и боярин метнули взоры на говорящего: у одного глаза большие темные, у другого: ярко-синие) Ярополком и Борисом Ростовским... И к ним на помощь Глеб Рязанский прибыл... Муромцы, а также подсобляет Володимирская дружина...

- Постой, постой! Ты действительно не в своем уме: как это володимерцы против володимерцев ратятся?..

Тут Страшко вскочил, начал объяснять, торопился, заглатывая слова, слоги - ничего не понять!

- Сядь и перестань спешить - ничего не ясно нам!.. Кто?.. Кого?.. Чего?.. - все смешал, наворочал... - князь крикнул, чтобы принесли вина, и - опять к ябеднику: - На, пей и говори!

Всеволод локтями - об колени, руками подпер щеки: слушал. Страшко, отпивая большими глотками вино, покряхтывая, рассказывал.

Князь уставился на Страшко.

- Все?.. Может еще налить?..

- Не-е - хватит: я все уж сказал, - и икнул.

Темно-карие глазища Всеволода засверкали - гневом и яростью:

- Обманули нас племянники! - расширились ноздри прямого греческого носа.

- Теперь с ними не уговоришься - только рать, - Семион скорбно пожевал беззубым ртом. Князь вновь - к ябеднику-соглядаю: - Говоришь, с тобой десятник Третьяк с полусотней володимерцев, хочет нам, Юрьевичам, послужить?.. Иди, приведи его... одного.

Страшко ушел. Всеволод крикнул, чтобы усилили охрану; взглянул на своего старого дядьку-пестуна.

- Хочу вернуться к Святославу в Чернигов... Попрошу помощи, - а не даст, буду молить... Пойду к Ольговичам, поеду в Поле за половцами... и - обратно во Володимер: надо выручать Михалка!

Боярин допил чашу, крякнул.

- Там посмотрим, что делать: судя по делам, которые вот-вот заварятся на Руси, мы не сможем, как хотелось бы, получить помощь и воротиться во Володимер...

8

Ефрем Моизович сидел в постели. Болела голова, слабость, во рту - погано. Чувствовал, что под повязкой мокро, рана стала сильно пахнуть. Нагнул голову, чтобы рассмотреть: на холщовой рубашке (чуть выше правого соска) красновато-желтое маслянистое пятно - от гноя и медвежьего топленого сала... Оголил белые исхудалые ноги из-под мехового одеяла - хотел встать. Закачалось, закружилось перед глазами, он опустил тяжелые веки, поплыли образы, видения... Как будто где-то рядом говорили... "Господи!.. Только не это: сумасшествие..." - перекрестился, осторожно, стараясь не делать резких движений, лег на спину. В груди, справа - болючий камень: дышала только левая сторона, правая - под повязкой - задеревенела.

Вот уже сколько дней - счет потерял - лежит в тереме, наверху (светлице) у боярина Петра и с каждым днем - все хуже и хуже... В первые дни ранения (его успел ткнуть копьем князьий сторож, который неожиданно вынырнул из темноты и был не так пьян, как другие) он даже не хотел ложиться: хотя сильно болело, опало внутри правое легкое и не дышало - только сукровица и воздух из отверстия ранки выходили, когда он пытался дышать правой стороной. Наложили тогда повязку, туго стянули грудь. Возбужденно-радостный: ведь Джани свободна!.. А сколько добра-именья он побрал (в бою - рисковал жизнью, кровь пролил - добыл) - хватило и своим воинам-джигитам, и себе, роду всему хватит на всю жизнь и еще останется!.. Заработанное, честное богатство!

Но до конца осуществить намеченное все-таки не смог: вспыхнуло восстание, неделю бушевало людское разгневанное море: яростные приступы на боярские дворы, убиты многие княжьи тиуны и слуги-дворяне, разграблено все, что осталось от Андреева имения - немногие бояре отсиделись, отбились в своих хоромах-замках! Ефрем тогда сразу понял, что то был не просто бунт холопов и смердов, а своего рода месть за смерть князя Андрея Боголюбского. Народ, - в отличие от бояр и дворян, обязанных служить, оберегать своего князя, но предавших своего господина (разбогатели благодаря ему, теперь не только не нужен, а и мешает свободно пользоваться ворованным богатством) - правильно понимает значение чести и правды! Так, через народ, пришла Божья кара нечестивым...

Ефрем был смущен: забыл, что правитель оценивается своим народом, который возвеличит и будет вечно хранить память о нем или презрительно забудет, как бы в свое время не возвышался, поднятый на вершину власти своими сотрапезниками по общему корыту.

Весть о том, что княгиня уехала после убийства мужа с боярином Якимом Кучковичем в его московскую усадьбу Кучково (за Яузой), уложила его. Ефрем вдруг понял тогда, что он наказан Богом за свою необдуманную жизнь "для себя" (Ведь желал ее для себя... Если бы не так, наверное, не преследовал бы ее, не поехал с ней... Может быть и она, не видя его, успокоилась, жила бы смирно - ему думалось до этого, что в глубине души у нее сохранилось чувство любви к Ефрему, - рожала бы княжат и, как знать, возможно, и полюбила в церкви венчанного супруга), у него что-то сломалось внутри, в груди; в Душе погас и освещающий свет. Он стал чахнуть... Жизнь потеряла смысл...