Разработка - [10]

– То-то и оно, что «браво», – согласился с ней Юнгеров, ловко надевая обратно носок и ботинок – Ну, потом наши дорожки немного разошлись… А когда Андрюха из своих странствий по Ближнему Востоку вернулся – я же его к себе в коллектив звал. Помнишь?

– Помню, – хмыкнул Обнорский. – Обещал мне, что я через пару месяцев на «Мерседесе» ездить буду!

– И ездил бы! – убежденно кивнул Александр Сергеевич. – Если бы согласился… Сел бы потом с нами, как человек, потом бы по-человечески вышел… Но – не согласился. Сказал: «Я в последний раз хочу попробовать по-честному!» Ну и… Нашел себе приключений на жопу. Мимо лагеря все равно не проскочил, но и сел не по-людски, вообще ни за что, потом откинулся не по-людски – с полной оправдаловкой и горячими извинениями от властей[9]. Ну а итог вы все видите. Популярность и все такое… Кстати, он в своем «Бандитском Петербурге» обо мне почти ничего и не переврал. Более того, почти четверть из того, что там есть, я же ему и рассказывал. Больше, конечно, не о себе… Так, надеялся втайне, что своего источника-то он расписывать не будет. Расписал. Придраться не к чему – он своих намерений не скрывал, а мне в то время все по барабану было. Теперь-то мне, конечно, такой «пиарчик», мягко говоря… Но из песни слов не выкинешь, что было, то было.

– Это все уже история, – засмеялся Обнорский. – Ее исправлять – дело безнадежное. Мы все помрем, а истории наши потомкам достанутся.

– Во! – потянулся к нему с рюмкой Юнгеров. – Давай, чтобы наша история была долгой-долгой… Чтоб еще успели выправить то, что в молодости накосорезили…

…Всем было уютно и хорошо. Для большинства многое услышанное о соседях по столу было в новинку, но в новинку приятную. Пошли братание и перебирание общих знакомых…

…Юнгеров, уже изрядно покачиваясь, добрался до самого конца стола – там сидел Егор Якушев, молодой парень, закончивший юрфак. Егор еще не успел ничем особенным отличиться, но он старался, и глаза его горели. Александр Сергеевич относился к нему, как к сыну, потому что был в свое время очень близок с его покойным отцом. Юнкерс потрепал мальчонку по жестким русым вихрам, заглянул в серые серьезные глаза, нажал большим пальцем на кончик тонкого, с легкой горбинкой носа.

– Бип! Барин дома?

– Дома! – откликнулся на старую игру Егор.

– Бип! Гармонь готова?!

– Готова!

– Бип! А поиграть можно?

– Можно!

Юнгеров схватил парня за уши и начал легонько подергивать их в стороны, словно гармонь.

– Трам-даридам-дидари-дари! Эх, Егор Валерьевич, уверен, что пройдет время, и смогу я о тебе вот так же сказать: «Вот человек из эпоса! Он ошибался, но рисковал! Он строил наш храм! А храм наш будет с крестами… Мы же с тобой одни фильмы любим! Ты же свой?!»

– Свой, – чуть суховато ответил Егор, но суховатость эта объяснялась чуть пересохшим от волнения горлом. Егор почти единственный из присутствовавших практически не пил ничего спиртного – его пьянила атмосфера.

Отец Егора – известный в прошлом спортсмен Валерий Якушев, по прозвищу Волга, был застрелен первым в той большой пальбе, которая началась в Питере в 1991 году. Волга был в коллективе Юнкерса, и не на вторых ролях. Как-то раз они вдвоем отобрали у «челнинских»[10] машину, которую те отняли у их кооператора. А потом на проблемную по этому поводу стрелку Волга поехал один. Он был очень дерзким. Как ни странно, его собеседник тоже приехал один. Ну и Волга слегка перебрал со своими вечными издевками. Когда собеседник почесал грудь под курткой, Волга подколол его: «У тебя что, сердечко, что ты за грудь-то держишься?!» Визави молча вынул наган, мол, – не сердечко. Волга перешел на нажим: «Раз плетку достал – так стегай!» Это было сказано высокомерно, потому что безоружный Волга хотел эмоционально переломить ситуацию в свою пользу. Но переломить не получилось – парень молча выстрелил. Возможно, он потом, здраво рассудив и пожалел об этом, но тогда спокойно выстрелил. Волга погиб. Парня не нашли – тогда еще плохо умели искать. Через год его расстреляли у автостоянки. Это сделал не Юнгеров, но все подумали на него. А он еще специально отнекивался таким образом, чтобы утвердить мнение некоторых жуликов и оперативников. В те времена молва о способности убивать давала опасные, но козыри… Волга не был Юнкерсу таким уж другом. Но он был в рядах первых, и у него первого кончилась жизнь. Юнгеров считал, что по божеским законам – он должен Волге, и поэтому всем помогал семье погибшего. Хотя настоящей-то семьи у Волги не было – была женщина, родившая ему сына, для которого он все не мог найти время, чтобы оформить отцовство. Это обстоятельство, кстати, оставило будущую биографию Егора «чистой» – для поступления в некоторые учреждения лучше быть безотцовщиной, чем сыном погибшего бандита, фигурировавшего в разных системах учетов…

Юнгеров полюбил Егора и к его совершеннолетию сумел сделать так, чтобы парень смог жить под фамилией отца – благо, что она была не самой редкой. Егор этого очень хотел, и это стало для него лучшим подарком. А Юнгерову с недавних пор стало казаться, что Волга был его настоящим другом, таким, какого уже больше никогда не будет, и что в тот день они должны были ехать на ту «стрелку» вместе. Александр Сергеевич забыл, как Волга сам в тот вечер легко сказал: «Поеду один, поступим от противного. На одного они руку не поднимут». И Юнгеров тогда легко с этим согласился, потому что ему тоже надо было успеть еще на две «стрелы». Живой и неуживчивый Волга превратился в легенду, а память о легенде священна. Из невеселых воспоминаний Александра Сергеевича вырвала какая-то суета у входа. Он оторвался от чутко притихшего Егора и вышел на середину зала, несколько раз хлопнув в ладоши. Не сразу, но стало тихо. Юнгеров, как опытный конферансье, выдержал паузу, а потом сказал: