Разорванная паутина - [2]

В теле человека насчитывают полторы сотни гельминтов. Ветеринары находят более тысячи паразитических червей в кишечнике, легких, в глазах, в мышцах и даже в мозге домашних животных. Еще больше паразитов в почве, откуда они обрушиваются на корни, листья и плоды растений. Короче, мы живем в очервленном мире, где паразиты систематически подтачивают здоровье людей, снижают продуктивность животноводства, урожаи сельскохозяйственных культур. Густая гельминтологическая паутина оплела все живое. Едва ли мыслимо подсчитать, сколько бед и потерь несет человечество, опутанное незримой сетью. Прорвать эту паутину, освободить мир от власти гельминтов — вот цель молодой, и в то же время древней, науки гельминтологии. Древней — потому что о червях-паразитах люди знали еще две с половиной тысячи лет назад; молодой — потому что прошло всего лишь полстолетия с тех пор, как советские ученые соединили в одну науку исследование биологии паразита, его влияния на хозяина, начали изучать биохимию, физиологию, географию гельминтов и, наконец, разрабатывать меры борьбы с ними.

Константин Иванович откинулся в кресле и умолк, давая собеседнику время поразмыслить над сказанным. И, действительно, было о чем задуматься.

Это звучало кошмаром: миллиарды ползучих паразитов, оккупирующих, завоевывающих все живое на земле… Но почему люди так мало знают об этой опасности? Ученый грустно качает головой. Уже пятьдесят лет он бьет в колокол тревоги. На родине, грех жаловаться, его услышали довольно скоро; больше того, гельминтология может считать себя даже детищем социалистического государства. Наша страна создала научно-исследовательский институт гельминтологии, который долгое время оставался единственным в мире. У нас есть вузы, выпускающие специалистов по изучению и борьбе с паразитическими червями. Проводятся общегосударственные медицинские, ветеринарные противогельминтные мероприятия. Но все это — усилия государства. Общество же в целом по-прежнему слишком мало интересуется этой важнейшей проблемой.

— А как обстоит дело на Западе?

— Боюсь, что значительно хуже, чем у нас. В научных лабораториях стран Европы и Америки, конечно, исследуют и биохимию и физиологию гельминтов, но за рубежом плохо знают географию распространения паразитических червей. А главное, там не может быть и речи о тех массовых общегосударственных мерах борьбы с паразитами, которыми пользуемся мы в Советском Союзе. Казалось бы, сугубо социальное обстоятельство — буржуазный строй — превращается для народов в бедствие и в плане медицинском. Черви-паразиты, с которыми никто не борется, заражают в некоторых странах почти целиком все население.

Несколько минут мы молчим. Забыв об обязанностях интервьюера, я думаю о той чудовищной опасности, которая нас окружает. Сознаюсь, холодок ужаса и омерзения пробежал у меня по спине. А что же должен чувствовать создатель науки о гельминтах, человек, взваливший на себя бремя ответственности за весь этот опасный внутренний фронт, где враг никогда не дремлет?

— Будьте откровенны, Константин Иванович, скажите правду, неужели вас не пугает тот мир, который вы так живописно сейчас раскрыли передо мной? Верите ли вы сами в то, что действительно сможете справиться с этой гнусной ползучей армадой?

По строгим правилам журналистики, я не должен был задавать вопрос в такой слишком личной форме. Ученый может не пожелать, чтобы посторонний заглядывал в интимные уголки его души. В конце концов, боится он или не боится, верит или не верит в торжество науки — это его сугубо личное дело. Пристально гляжу в лицо Скрябина. Нет, он не хмурится. Наоборот, и без того живой собеседник, Константин Иванович весь встрепенулся от этой мысли. Вот он встал, заложил руки за спину и, как мне показалось, мечтательно посмотрел куда-то вверх, вдаль. Улыбка приподняла седые усы. Чувствовалось: сейчас в мозгу ученого идет поиск каких-то точных, очень важных слов. Так оно и было.

— Вы затронули вопрос о моем научном и жизненном кредо. И я буду абсолютно откровенным, — начал академик. — Всю жизнь меня окрыляло то, что человеческий гений сумеет в конце концов преодолеть «очервление» мира, несмотря на массовость этого процесса, несмотря на многовековую давность паразитизма. С этим убеждением я вошел в гельминтологическую науку пятьдесят лет назад. Теперь, когда вокруг меня — большая школа, когда я вижу гигантские возможности нашего государства, моя вера в победу над гельминтами тверда, как алмаз.

Ученый, кажется, забыл обо мне. Увлеченный своими мыслями, он почти декламирует:

— Современному поколению, конечно, не увидеть торжества моей заветной мечты. Но такое время наступит. Пусть нас, гельминтологов, считают фантазерами, — я убежден в том, что большинство паразитов будет уничтожено полностью как вид и человечество, оздоровленное, окрепшее, вступит в новую биологическую — безгельминтную — фазу своего развития. Больше того, я знаю, что именно Советский Союз — родина гельминтологии — хронологически станет первой страной в мире, где враг будет истреблен. Эта вера помогала мне преодолевать трудности, стоящие на пути каждого работающего человека. В прошлом она поддерживала мою энергию, сейчас возбуждает то оптимистическое мировоззрение, без которого немыслимо творчество работника науки.