Разорванная паутина - [19]

Чувством большого волнения за судьбу народного добра пронизана вся деятельность ученого, возглавляющего отечественную гельминтологическую науку. Хозяйственная рачительность присутствует в каждом деле, которое затевает Константин Иванович. Вот он вместе с молодым вятским ветеринарным врачом В. С. Ершовым пишет сугубо специальный, казалось бы, труд «Гельминтозы лошадей» (1934 год). Но, несмотря на специальную, узкую тему, ученый и тут видит возможность помочь своей родной стране. Он посвящает монографию «Ветеринарной организации Красной Армии», выражая надежду, что оздоровление конницы «окажет содействие делу обороны Советской страны». В годы войны то же чувство ответственности за народное добро гонит шестидесятипятилетнего академика по городам воюющей страны, заставляет организовывать совещания, где академик учит зоотехников, доярок, пастухов и конюхов, как кормить и оздоравливать скот в трудных условиях тыла. Ни до, ни после войны Скрябин ни на минуту не переставал верить, что дело его жизни представляет чрезвычайную важность для страны. Но не всегда еще его наука встречает достаточное понимание и поддержку у некоторых администраторов. Законное беспокойство ученого за свое детище, за наше животноводство прозвучало и в докладе Константина Ивановича на мартовском Пленуме ЦК КПСС (1962 год). На конкретных цифрах Скрябин показал вред, наносимый гельминтами народному хозяйству, возможности современной гельминтологии и, наконец, откровенно рассказал о трудностях, стоящих на пути науки-оздоровительницы. Его обращение к руководителям страны, к общественности не осталось без ответа. В заключительном слове Никита Сергеевич Хрущев высоко оценил личные многолетние научные заслуги академика Скрябина, представляющего прекрасный пример подлинного ученого. «Константин Иванович правильно говорил, что борьба с заболеваниями животных и растений — это важное государственное дело, — сказал Н. С. Хрущев. — Необходимо полностью использовать в сельскохозяйственном производстве достижения гельминтологии». Под аплодисменты зала Никита Сергеевич напомнил слова Скрябина: «Советский строй ликвидировал паразитизм социальный. Советская передовая наука обязана устранить паразитизм биологический».

VI. С корнем!

Мы забываем порой, как молода еще наука о человеческом здоровье. Те, кто возводил величественные дворцы Мемфиса, и те, кто спустя столетия открывал новые материки и океаны, и их потомки, изобретавшие паровую машину, часы и проволочный телеграф, не имели никакого почти представления о сущности болезней, о средствах борьбы с ними. Даже в начале XIX столетия просвещенные врачи были убеждены, что эпидемия холеры вызывается воздействием атмосферного электричества и пертурбациями земного магнетизма. В 1828 году в России были опубликованы два врачебных исследования, в которых один автор рекомендовал лечить чуму икрой и луком, а другой — выжимкой из лошадиного навоза. Что уж говорить о людях необразованных, для которых тысячелетиями зараза оставалась попросту делом рук дьявола?

Поразительно молода и гигиена. Гигиенические навыки даже придворной европейской среды XVI–XVII столетий ужаснули бы нас, рядовых людей XX века. Мыло, баня, пользование носовым платком, простыней, вилкой появились в обиходе высшего общества всего каких-нибудь две-три сотни лет назад. Во Франции носовой платок ввела в употребление жена Наполеона — Жозефина. До нее даже упоминание об этой части туалета считалось непристойным. Обычай устраивать уборные в Европе установился в XVII веке. До этого на балконах прославленного Лувра лежали кучи человеческих экскрементов. Первая очистка Парижа была произведена только в 1662 году. Событие это так изумило современников, что по поводу его была выбита специальная медаль. Надо ли удивляться, что при таких порядках эпидемии холеры и чумы бушевали в Европе целыми десятилетиями, а гельминты очервляли все новые и новые поколения людей и животных?

Учение Пастера о микробах — возбудителях болезней — с трудом рассеяло мрак невежества, царивший вокруг инфекции. Но правда о гельминтных заболеваниях оставалась неведомой подавляющей части населения земного шара даже после того, как экспедиции Скрябина серьезно взялись за разоблачение червей-паразитов. Врачи к этому времени отлично умели диагностировать брюшной тиф и дифтерию, холеру и сыпняк. Они знали, что каждую заразную болезнь вызывает специфический микроб. Но когда они наталкивались на болезни, вызванные гельминтами, то не делали ни малейшей попытки различать их. Всякое заражение «глистами» диагностировалось как «гельминтиазис». Бессодержательное слово это не подсказывало врачу ни как лечить пациента, ни как предохранить от заражения окружающих. Тем не менее медики довольно долго цеплялись за этот термин. «Что бы вы делали со своими больными, если бы все инфекции сваливали в одну кучу и именовали их просто „бактериазис“?» — издевался Скрябин над теми, кто особенно упорно держался за свое право на гельминтологическую безграмотность.

Первому гельминтологу пришлось коренным образом перестраивать все представления врачей о своей науке, и в том числе ломать убогую терминологию прошлого. В 1928 году вместе со своим учеником Р. С. Шульцем Константин Иванович предложил гельминтные болезни называть гельминтозами. Название каждого отдельного заболевания складывалось при этом из родового названия возбудителя и суффикса «оз». Так, заражение печеночными сосальщиками — фасциолами — именуется фасциолез. Если речь идет о болезни, где возбудитель — легочный паразит диктиокаулюс, то болезнь зовется диктиокаулез. Номенклатура советских гельминтологов привилась не только у нас, но благодаря своему удобству стала неотъемлемой частью мировой науки.