Разоблачение - [17]

После постановки судна на якорь капитан Доминго прибыл на берег, и в беседе со Шварцем рассказал ему о странном поведении дельфинов.

— И как вам наш новый лоцман, капитан? — с улыбкой спросил Шварц.

— Вы не поверите, профессор, он вел нас точно по створам!

— Позвольте вам возразить, Хуан, дельфин вел вас точно по фарватеру, а у вас есть хороший повод поощрить вашего старпома, которому удалось так точно установить створы на скалах.

Глеб сильно вырос и возмужал за этот год. Это был высокий и плечистый юноша, который первым ловко спрыгнул в подошедший катер, и бросился в объятия отца.

— И, ты стал похож на вождя краснокожих! — закричал он на Игнатия.

— Тогда обними меня, мой бледнолицый брат!

Шварц любовался сыновьями, и был счастлив. "Как быстро прошло время, — думал он, — давно ли эти парни были младенцами, а теперь я едва достаю до подбородка Глеба, да и Игнатий почти сравнялся со мной. Вот также быстро вырастут и эти младенцы. Но кто же они для меня? Тоже дочери и сыновья? Этот вопрос застал его врасплох.

Пока Шварц разбирал почту, Игнатий познакомил Глеба со своими питомцами. Младенцы выглядели обыкновенными младенцами, и их невнятный лепет большого впечатления на Глеба не произвел, поэтому Игнатий не стал надолго задерживаться в палате. А вот купание с дельфинами привело его в полный восторг, и он признался Игнатию, что готов был прыгнуть за борт, когда эти дельфины начали свое представление вокруг яхты. Игнатий ретранслировал дельфинам то впечатление, которое они произвели на его брата, и тогда дельфины превзошли себя, демонстрируя полноту своего счастья.

Вечером братья гуляли по окрестностям лагеря и все никак не могли наговориться. Игнатию хотелось рассказать о младенцах, и он не утерпел.

Глеб был удивлен, когда узнал об устойчивых телепатических контактах Игнатия с этими крошками, и стал относиться к ним с некоторым уважением.

— Ты знаешь, Глеб, некоторых из них я узнал.

— Что значит узнал?

— Среди них есть профессор Таубе, наши бабушка и дедушка, Лео Бергман.

— Они сами тебе сообщили?

— Ну что ты, они пока этого не знают, я догадался по их воспоминаниям.

— Скажи, брат, а мои мысли ты можешь воспринимать?

— Пока только две.

— И какие же?

— Ну, я заметил, что ты чертовски рад меня видеть.

— Аналогичную мысль на твоей плутовской физиономии удалось прочитать даже мне. Но ты не сказал о второй мысли.

— Ты влюблен в девушку, и это очень заметно.

— Угадал или прочел, я хочу показать тебе ее фото, а потом ты скажешь, как ты к этому относишься.

— Если ты хочешь показать мне ее, то дай мне свою руку, я надеюсь, что смогу ее увидеть.

Глеб с готовностью протянул свою руку брату.

— О, она японка. Наоми, правильно? Очень красивая. Я очень рад, что у моего брата такой изысканный вкус, и такая неотразимая внешность, что даже эта нимфа вынуждена была это заметить. А я вынужден признать, что она сделала правильный выбор.

— Ошибаешься, выбор сделал я, но если бы ты знал, сколько усилий мне пришлось приложить, чтобы она обратила на меня внимание, а потом добиться ее расположения, то не стал бы иронизировать на эту тему.

— Я склоняю голову перед твоим упорством и твоим долготерпением, которое достойно быть увековеченным в стихах, а своей прекрасной Наоми ты можешь передать, что твой маленький брат был бы счастлив иметь такую замечательную сестренку. Глеб, я по тебе очень скучал, у меня сегодня праздник, пойдем к отцу, и будем праздновать!

— О, мне есть чем тебя обрадовать, тебе там письмо и подарок.

В чемодане у Глеба нашелся подарок и для Генриха. Одну за другой Глеб торжественно извлек из чемодана три изящные бутылки с темно-красной жидкостью.

— Вишневая настойка! — воскликнул Шварц.

— Конфуций! — воскликнул Игнатий, развернув книгу.

— Придется мне немного поделиться этим прекрасным напитком со своими подросшими сыновьями.

— Каждому по бутылке, — преувеличенно серьезно отчеканил Игнатий, распечатывая письмо от бабушки и дедушки.

О возможности идентификации младенцев по их воспоминаниям Игнатий отцу не говорил. Сначала он сам не был уверен, что распознал их, а потом он узнал Марту. В разговоре с Игнатием Шварц никогда не упоминал имя своей покойной жены. Игнатий помнил Марту, но не считал возможным обсуждать эту тему с отцом. И вот оказалось, что родившаяся девочка и есть Марта. Игнатий понимал, что, скорее всего девочка и не будет похожа на настоящую Марту, но чувства отца передались и сыну. Игнатий тосковал по женщине, которую никогда в своей жизни не видел, но хорошо помнил.

Ожидаемого нападения на детей в трехмесячном возрасте так и не последовало. Заканчивался пятый месяц жизни детей старшей группы. Все дети носили шлемы, изготовленные промышленным способом из пенополистирола, армированного тончайшей трехслойной металлической сеткой. Многие дети из старшей группы уже умели общаться между собой телепатически, и Игнатий не сомневался, что к этой сети примкнут и остальные, поскольку едва ли не ежедневно их количество увеличивалось. Мысленные диалоги дети дублировали вслух, хотя в этом и не было необходимости, тем более что языки, которыми пользовались дети, были разными. Тут звучала английская, французская, немецкая, русская, чешская, польская, греческая речь. Итальянская, испанская, и даже японская. Всего, по подсчетам Шварца, было пятнадцать основных языков, кроме того, большинство детей знали по два-три языка, которые они путали, как и Игнатий в этом возрасте. Тем не менее, "японец" беседовал с "греком", каждый на своем языке, отлично понимая друг друга. Это было удивительно, и даже смешно. Но из взрослых лишь один Игнатий знал, что их мысленные диалоги куда более содержательные, чем то, что они произносят вслух. С каждым днем дети становились все интереснее, особенно для Игнатия. Когда телепатическая сеть только стала развиваться, дети не умели посылать адресные сообщения, старались "перекричать" друг друга, создавая телепатический шум. Со временем дети, а с ними и Игнатий, научились распознавать телепатические "голоса", а затем и блокировать свой разговор от тех, кому он не предназначен. Появились взаимные симпатии и неизбежные антипатии. Но для всех детей без исключения, Игнатий был непререкаемым авторитетом, которого дети обожали. Ни один разговор не был для него заблокирован, он мог участвовать в любом диалоге, либо просто слушать. А послушать было что, иногда это было просто комично, когда два человечка, едва научившиеся устойчиво сидеть, рассуждают о недостатках политических систем или проблемах экологии, причем каждый на своем языке. Шел интенсивный процесс взаимного обучения.[Author ID2: at Wed Feb 22 22:46:00 2006]