Разные пиратские истории - [4]
Шуток он не понимал. Вся команда, бывает, смеётся, а его физиономия каменная. Ничто его не брало.
— А давайте мы эту дубину стоеросовую пощекочем, — предложил боцман Тумба. — Может, подействует?
Окружила матросня пирата и давай щекотать. Щекочут, щекочут, а он — ноль внимания. Потом ему надоело, он и признался:
— Чего это вы? Я щекотки не боюсь.
Тогда капитан Бульбуль командует:
— Зеркало сюда тащите!
Приволокли зеркало, как велено. Бульбуль и говорит пирату:
— Ты только глянь на себя. Что у тебя за… личико? Тьфу! Оно просто просит кирпичика! И даже не просит, а требует!
— Тьфу! — согласился пират, увидев себя в зеркале. — Ну и рожа!
— А теперь повторяй: сыр, сыр, сыр, сыр!
— Это можно, — согласился пират. — Сыр я люблю. Чего же не повторять? Сыр, сыр, сыр, сыр…
И когда он произносил это слово, то губы его сами растягивались в улыбку, приоткрывая крепкие белые зубы.
Пират смотрел в зеркало и любовался зубами. И вообще он понял, что улыбка ему очень идёт, обрадовался, как ребёнок, и первый раз в жизни засмеялся.
Команда вместе с капитаном и удивлённым боцманом тоже засмеялась. И всем показалось, что смеются даже чайки, которые кружились над кораблём.
Мрачным и хмурым того пирата больше никто никогда не видел, потому что в любую, самую унылую погоду он тихонько шептал самому себе: «Сыр, сыр, сыр, сыр, сыр, сыр…»
ИСТОРИЯ СЕМНАДЦАТАЯ
Один пират мог запросто выжать руками две бочки, набитые свинцовой дробью. А мог пушку подбросить и поймать на лету. Да что там — он кулаком гвоздь в доску вбивал, а медную монету пальцами сгибал и разгибал. Во силища у него была!
А ещё такое выделывал, что и не поверишь, если своими глазами не увидишь. К примеру, ничего ему не стоило без всякой помощи корабль с места сдвинуть, когда он на мель садился. Тяжёлый железный якорь пирату легче пёрышка казался. Он его, играючи, вместе с двадцатипудовой цепью из воды на корму вытаскивал. Другого такого крепкого детину ещё поискать надо!
Попал этот пират однажды на цирковое представление, где один заморский силач разные трюки выделывал: то подкову разогнёт, то бревно об колено разломает.
Не выдержал пират такого надувательства и крикнул на весь цирк:
— Безобразие! Так любой сможет!
— Любой? — возмутился циркач. — А ну иди попробуй!
Вышел пират на арену и показал настоящую силушку. Зрители только ахнули, когда он и этого силача, и все его гири, и лошадь с наездницей, и клоуна с барабаном, и дрессировщицу с пятью кудрявыми пуделями на руках, словно пушинку, поднял — и улыбнулся. Подержал немного в воздухе, а после опустил и сказал:
— Я бы ещё выступил, но мне в море пора… На работу…
— Оставайся! — закричала публика. — Ты всем силачам силач!
Потом выбежали на арену дети с цветочками и стали со слезами упрашивать:
— Не уплывай, дядя! Мы каждый день будем в цирк ходить, чтобы на тебя посмотреть!
Не выдержал пират и тоже слезу пустил: очень ему ребятишек жалко стало. Так в цирке он и остался. И столько ему зрители букетов дарили, что его квартира круглый год напоминала красивую цветочную оранжерею.
ИСТОРИЯ ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Один пират подрался с другим пиратом. У одного под глазом фонарь светился, и у другого синяк на самом виду красовался. Увидел боцман Тумба такое дело и стыдить начал:
— Чужих вам, что ли, мало? Не хватало мне ещё, чтобы свой своего же лупил!
Один пират на другого показывает:
— Он первый начал!
Второй пират в первого пальцем тычет:
— Он первый полез!
— Цыц! — разозлился боцман Тумба. — Если не помиритесь, обоим врежу. Вы меня знаете!
— Знаем! — пробубнили оба пирата.
— То-то! Цепляйтесь мизинцем и клянитесь по-пиратски, осьминог вас удави!
— Мирись, мирись — и больше не дерись! — пошёл на попятную первый пират, тряся своим мизинцем мизинец второго.
— Если будешь драться, буду я кусаться! — сверкнул глазами второй пират, тряся своим мизинцем мизинец первого.
— Так бы сразу, разрази вас гром! — похвалил боцман Тумба. — Кусаться вы все горазды, пока зубы целы!
Постояли пираты, помолчали, друг другу из-за спин кулаками погрозили и разошлись по каютам.
Давно это было, а пиратская мирилочка и поныне жива:
ИСТОРИЯ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Один пират всё время молчал. Утром молчал, днём молчал вечером молчал. Все пели — он рот на замке держал. Все байки травили — он нем как рыба. Никто от него и словечка разъединенького не слыхал, а не то чтобы целого предложения.
Казалось бы, что тут плохого? Ну молчит пират. Ну не разговаривает. Так ведь и вреда от этого никому нет. Но некоторых его молчание злило. Кое-кого раздражало. А иных просто бесило.
— Чего это он помалкивает? — качали головами одни.
— Может, он нас за людей не считает? — надували щёки другие.
Вызвал молчуна капитан Бульбуль на пиратский суд. И выставила ему ихняя шайка-лейка такой ультиматум:
— Либо ты речь проявишь, либо на берег спишем!
Куда пирату в одиночку против всей лейки-шайки переть! С ней не очень-то поартачишься. Открыл он рот, а оттуда — дыдыды, бубубу, рырыры! В общем, такая ругань понеслась, такая брань посыпалась, что даже у боцмана, который считался грубияном из грубиянов, нижняя челюсть отвисла.
