Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год - [47]

Но история этого вопроса (как известно мне, в то время руководившего этой работой) носит несколько иной характер. Когда встал вопрос о заключении пакта с Японией о ненападении и нейтралитете, мы прилагали большие усилия к перепроверке наших американских источников, чтобы выявить, каким образом можно воздействовать на американскую политику на Дальнем Востоке. Кроме того, нам было крайне важно знать, насколько реально военное столкновение японцев с Соединенными Штатами.

Дело в том, что и мы, и американцы были вовлечены в военный конфликт между Китаем и Японией, и мы, и американцы оказывали Китаю значительную военную помощь, секретно консультируя друг друга по этим вопросам и в Москве, и в Вашингтоне.

Павлов был послан с заданием именно в это время, правда, он несколько запоздал и прибыл уже после того, как был подписан советско-японский пакт о нейтралитете. Визит Павлова имел важное значение для будущего развития событий. Он встретился с членом негласного аппарата компартии США, помощником министра финансов Декстером Уайтом (Кассиром), позже много сделавшим для установления советско-американских экономических связей.

Уайт, или Вайс, своими корнями происходил из бедного еврейского местечка в Литве. Мы тщательно перепроверяли его родню при участии наркома госбезопасности Литвы П. Гладкова. Павлов, как мне помнится, ехал к Уайту с сообщением о том, что его литовские родственники живы и что мы можем помочь им материально или в выезде за рубеж. К сожалению, сделать этого не удалось — в начале войны они погибли в еврейском гетто в Каунасе.

Уайта нельзя рассматривать, даже при некоторой нашей скромной материальной поддержке в годы войны, как платного агента НКВД. Он был, скорее, доверенным лицом Советского правительства, встречаясь с его высокопоставленными представителями в США. Наша резидентура лишь способствовала этому. Зачастую ему важно было встретиться с нашим сотрудником В. Правдиным (Сергеем), заместителем резидента в Нью-Йорке, чтобы предварительно обсудить важные вопросы беседы министра финансов США Г. Моргентау, госсекретаря К. Хелла с послами СССР в США Уманским, Литвиновым, Громыко и наркомом иностранных дел Молотовым. Именно таким образом в годы войны Уайт способствовал решению важнейших вопросов экономической помощи Советскому Союзу и поставки вооружений по ленд-лизу, а также в 1944-1945 годах, когда речь шла о послевоенном экономическом устройстве в Европе и выплате Советскому Союзу репараций в объеме 20 миллиардов долларов за ущерб от гитлеровской агрессии.

Советскому правительству в 1945-1948 годах была предоставлена возможность печатать свободно конвертируемую валюту — оккупационные марки для Германии и для стран Восточной Европы в объеме 70 миллиардов. Эти марки по привезенному самолетом американскому клише печатались в типографии НКВД-МГБ на Лубянке. (Американцы в тот же период напечатали, как известно, лишь 10 миллиардов марок. Из них наш в то время главный противник израсходовал в Германии и Австрии 6 миллиардов, остальные 4 были возвращены в американское казначейство.) Таким образом, возмещая наши экономические потери в войне, благодаря Моргентау и Уайту мы в течение самых трудных трех послевоенных лет эмитировали денежные средства, свободно обменивавшиеся на доллары и фунты стерлингов в Европе, что позволило нам обрести необходимый финансовый инструмент для восстановления экономики СССР и стран Восточной Европы в зоне нашего политического влияния.

Наши западные союзники сразу же после войны осознали это обстоятельство и всячески стремились лишить нас этих экономических преимуществ. Им удалось осуществить это лишь в 1948 году, когда после слияния в «Бизонию» американской и английской зон оккупации в Германии отменили хождение оккупационных марок. Это была экономическая подоплека Берлинского кризиса 1948 года, в ответ последовали наши меры по блокаде Западного Берлина. Но я, кажется, отвлекся . Вернемся к событиям весны — начала лета 1941 года.

Говоря о важной миссии Павлова, следует подчеркнуть, что никто перед Уайтом, перед нашей агентурой в США не мог ставить задачи напрямую вести политику провоцирования японо-американской войны. Это было совершенно исключено. Задача была совершенно другая — по возможности использовать наше влияние в американских деловых кругах и правительстве, чтобы не допустить вооруженного выступления Японии против Советского Союза в случае, если он подвергнется немецкой агрессии.

И еще одно важное обстоятельство. В США создалась исключительно сложная агентурно-оперативная обстановка в связи с тем, что в разведывательной работе, первоначально строившейся в рамках объединенной резидентуры Разведупра Красной Армии и разведки НКВД, произошли структурные изменения. Элизабет Бентли (Умница) — главная связная «Голоса», которой он много перепоручал своих связей, первоначально была агентом военной разведки, позже перешла к «Голосу», а затем вышла на связь с нашей легальной резидентурой. Поэтому получилось так, что информация о коммунистическим подполье, негласных членах компартии в американском правительстве (нелегальный кружок выходца из России, ответственного работника министерства сельского хозяйства США Натана Силвемастера), информация об агентуре НКВД и военной разведки была сосредоточена в руках одних и тех же людей. И позже в связи с предательством Бентли все это оказалось в руках американских контрразведывательных органов. Надо отдать должное нашему резиденту с 1944 года в США А. Горскому (Громову), который после отъезда В. Зарубина разобрался и сигнализировал о подозрительном поведении Бентли, что подтвердилось при наружном наблюдении, установленном Горским, когда он направлялся на встречу с ней.