Размывая грани - [10]

Внезапно в поток ее мыслей вклинился зов, его зов. Валентин думал о ней. Его глаза как будто нарезали душу на мелкие кусочки, отделяя, сортируя. Сегодня это была не ласка, сегодня это была боль резкая и сильная, ему надоело ходить кругами, и он бросился в омут с головой. От этого проникновения ему было также плохо, как и ей. Она чувствовала это.

Да что же, этот придурок творит! Разве так можно! – Успела подумать она в промежутках между приступами.

Она этого не вынесет, ей нужно остановить, вразумить его. Она неслась быстрее ветра, оставляя за собой разреженные белые полосы в вечернем розово-голубом небе, видя перед собой только его льдистые решительные глаза, и губы, сначала невнятно, а потом более уверенно произносящие Эфира.

У нее было такое ощущение, словно перед ней выросла стена, которая не поддавалась ее разъедающему воздействию. И каждая ее бесцветная частичка на огромной скорости влетела в нее, настолько плотно прилегая к первым, что Тьма почувствовала себя куском глины, который медленно сползал вниз на землю, размазанным по этой непонятной преграде.

Впервые эй стал понятен смысл, что значит вышибить дух, или в ее случае утоптать.

Он дал ей имя?!

Тьма пробовала и смаковала его воздушность и резкость на слух, и оно нравилось ей. Как ни странно боли больше не было, но и его глаз тоже. Чародей снова закрылся от нее. Но она уже была рядом совсем рядом с ним. И не собиралась поворачивать назад.

Валентин, несмотря на предупреждение Закиры, все же решился открыть замурованную дверь в своем сознании. Пусть сейчас был и не самый удачный момент для этого, но что-то внутри подгоняло его, настойчиво требовало сорвать цепи и выпустить на волю свою ярость, безудержность и бесшабашность. Попытаться примириться с ними и обуздать их вновь, но прежде ощутить полную свободу, как в те далекие времена, когда он был еще ребенком. Он мало, что помнил из детских лет, но внутри сохранился отпечаток испытанных когда-то чувств или их тень.

Однако это оказалось сложнее сделать, чем он предполагал. Ему никак не удавалось воссоединиться в единое целое с отринутой частью себя, слишком привык он к контролю за последние четыреста лет, а, может, и не в нем было дело.

Каждую свободную минуту Вал, посвящал поиску маленького мальчика в глубинах сознания. Блуждая по тусклым коридорам сознания, он забывал обо всем. На сон и еду просто не оставалось времени. Он намеренно доводил себя до крайней степени истощения, пытаясь отрешиться от всего насущного, земного, и сосредоточиться на внутреннем мире. Пробираясь сквозь лабиринты загнанных вглубь и отринутых воспоминаний о его слишком длинной жизни, он не прекращал думать о Тьме. Его маячками в длительном пути познания были чувства и ощущения.

От мыслей о ней ласкающее тепло разливалось по телу, и он как мотылек стремился на жар, чем сильнее жгло сознание, тем ближе он был к цели. Но насущная действительность всякий раз врывалась в его поиск, прекращая скитания, и каждый раз ему приходилось проходить весь лабиринт заново, однако с каждым днем это отнимало все меньше времени, и дорога все глубже уводила его, пока, наконец, сегодня он не столкнулся с объятой пламенем дверью, которая пугала и притягивала, как магнитом.

Вал потянулся к ней рукой, и миллионы жалящих искр впились в нее, заставляя сознание стонать от боли. Пальцы отказывались сжиматься на тяжелом раскаленном добела засове. Но он не сдавался, обращая, разъедающую боль в силу, заставляя сокращаться мышцы и резко открыть задвижку. Он сгорал заживо, но упорно тянул на себя разрушающую его дверь, отыскав в себе тот холод, лед который составлял его суть все последние годы, он резко рванул ее на себя. И та, жалобно скрипнув, поддалась, и как по волшебству пламя потухло.

Он устало сполз у двери, ноги не держали его, а руки так и продолжали держаться за злосчастную ручку двери. Откуда-то издалека доносилось: - Вал! Вал, придурок чертов, очнись! – и смутные ощущения крепко встряхивающих его тело рук.

«Это Закира пытается помешать мне», - пришла в голову отрезвляющая мысль, и, почувствовав как звуки действительности, отдаленным гулом нарастают в его ушах, он со злостью отгородился от них. – «Ну, уж нет, только не сейчас, когда я так близко к своей цели».

С трудом подтянувшись на негнущихся руках, Валентин встал, тяжело облокотившись на дверь, и заглянул в проем, влекущий своей неизвестностью. Нетвердый шаг, и вот дверь с грохотом захлопывается за ним, отрезая путь назад, а перед ногами пугающая воронка из кадров его жизни, только в обратном порядке, и где-то в самом начале ее был исток всего. Он не знал, хватит ли у него сил опуститься на самое дно и не потерять себя, но выбора уже не было, воронка разрасталась и засасывала его вглубь, как сводящая своей мельтешащей пестротой бездна. Все цвета и краски слились в одну черную точку, так что чародею, показалось, что еще немного и он ослепнет, но вот время замедлило бег, и он как зритель в кинозале увидел последний кадр, после которого его жизнь изменилась, изменилась навсегда, а прошлое осталось в небытии, как будто и не было его вовсе.