Размышления чемпиона. Уроки теннисной жизни - [19]

До этой встречи я почти не встречал соперников, способных ошеломить меня своей игрой. Но Иван оказался на голову выше меня. У него были сногсшибательный удар справа и мощная подача. Он мог неподражаемо «выстрелить» своим подкрученным одноручным ударом слева или послать точный резаный удар справа. В нужные моменты он так взвинчивал темп и так умело обрабатывал мяч, что я чувствовал себя попросту загнанным. Я даже не успевал выровнять игру и занять правильную позицию для самого обычного обмена ударами. После встречи мне казалось, что я контужен. Или будто на меня набросился тигр и растерзал в клочья (хотя прежде мне симпатизировал...).

В 1990 г. в Филадельфии фортуна проявила ко мне благосклонность. На этот раз я выиграл все встречи. После схватки с Андре Агасси за вход в четвертьфинал — он прекратил игру из-за желудочных колик при счете 7:5 в мою пользу — я убедительно переиграл Андреаса Гомеса, который был на подъеме (позже, весной, он выиграл турнир «Большого шлема» в Париже, первый и единственный). Мое место в мировой классификации неуклонно повышалось!

В последующие месяцы я продолжал выступать в различных турнирах, но был еще явно не готов к соревнованиям на грунтовых кортах, кульминацией которых является Открытый чемпионат Франции «Ролан Гаррос». В тот год я сыграл лишь на одном из европейских весенних турниров на грунтовых кортах — в Мюнхене, где меня «отделал» представитель когорты шведских «дьяволов», Йонас Свенссон.

Потом начался летний цикл игр на травяных кортах, и я, несмотря на неприязнь к травяному покрытию, выиграл небольшой турнир в Манчестере. На Уимблдоне я уступил в первом же круге Кристо ван Ренсбургу, весьма успешно игравшему на травяном покрытии.

Так я «перебивался» вплоть до летних соревнований на харде в США.

На Открытом чемпионате Канады в Торонто в четвертьфинале я встретился с Джоном Макинроем. При всей несхожести игры Виландера и Макинроя ни тому, ни другому не удавалось ошеломить меня так, как это проделал Лендл.

Да, Джон мог доставить мне немало неприятностей, особенно своей косой, уходящей подачей левой рукой, которую было чертовски трудно отбить, но я никогда не чувствовал, что мне с ним не хватает важнейшей вещи — времени на подготовку при обмене ударами.

Когда я играл с Макинроем в Торонто, его карьера уже клонилась к закату. Я чувствовал себя вполне комфортно. К тому же я немного знал Макинроя. Просто удивительно, как быстро испаряется страх перед великим игроком, когда попадаешь в профессиональный тур, особенно если это твой соотечественник и вас связывают встречи и общие воспоминания. Я прекрасно понимаю, почему Джимми Коннорс всегда был таким одиноким, замкнутым и необщительным. Он хотел, чтобы соперники — все без исключения — преклонялись перед ним. Джон относился ко мне с неизменной любезностью, как и Лендл. Но если игра Лендла пока еще приводила меня в замешательство, то играть с Джоном мне было удобно — и физически, и психологически. В Торонто я победил его со счетом 6:3 в третьем сете, а в полуфинале, к изрядному своему огорчению, уступил Майклу Чангу, и тоже в третьем сете (7:5).

В конце августа мы вдвоем с Джо Брэнди приехали в Нью-Йорк на Открытый чемпионат США и остановились в «Паркер Меридиен», в одном номере. Я еще не привык к жизни больших городов: мне было всего девятнадцать, и знал я лишь дорогу из отеля на корт. Сейчас я даже не помню, храпел ли Брэнди, так как сам спал очень крепко (потому, наверное, что терять мне было нечего). Никакого напряга. Единственный, с кем я приватно общался во время турнира, был мой друг Джим Курье.

Свое выступление на кортах «Флашинг Медоуз» я начал темной лошадкой, хотя, конечно, меня знали соперники, специалисты и осведомленные болельщики. В 1990 г. я постепенно стал гораздо лучше двигаться, набрал хорошую физическую форму, да и подача, уже вполне приличная к тому времени, тоже совершенствовалась. Дело тут было не в каком-то волшебном средстве, тренерских новшествах или особых технических приемах. Мощь подачи как-то вдруг просто появилась и с каждым месяцем росла.

В первых кругах чемпионата я выиграл у Дэна Гольди, Петера Лундгрена и Якоба Хласека. Это были сильные соперники, и каждая победа лишь ускоряла набранный мною разгон. В течение всего турнира я сохранял идеальный настрой — то слаженное, уравновешенное состояние разума и тела, когда знаешь: все пойдет как надо и так будет всегда, мяч кажется большим, как грейпфрут, и ничто не в силах сбить тебя с пути или остановить.

Если и наступил «подходящий» для меня момент, чтобы вновь сразиться с Лендлом, то именно тогда — в четвертьфинале на площадках «Флашинг Медоуз». Конечно, задача была трудной. Иван многократно выигрывал турниры «Большого шлема», имел больше громких титулов, чем Макинрой, и твердо нацелился девятый раз подряд (что стало бы беспрецедентным успехом) выйти в финал Открытого чемпионата США. Он был в самом расцвете сил (или приближался к нему) и полон решимости пополнить список своих достижений. Поэтому мне предстояло нечто совсем иное, чем матч с Виландером в 1989 г.

Впрочем, я имел основания полагать, что теперь разгромить меня не так легко, как это случилось в Милане. Я знал, на что способен Иван, и не ждал особых сюрпризов. Но усилившаяся подача увеличивала мои атакующие возможности, делала меня более опасным, а отсюда вытекали немаловажные последствия как психологического, так и физического плана. За шесть месяцев, которые прошли после нашей встречи с Иваном, я стал играть сильнее и точнее. Я не сомневался, что смогу сыграть в полную силу. Правда, меня несколько беспокоила мысль о том, что на исход матча может повлиять уверенность Ивана при игре на задней линии. В этом компоненте он по-прежнему меня превосходил, и довольно значительно.