Размороженная зона - [2]

– Слушайте меня все очень внимательно, повторять не буду. В ГУИН Минюста наконец приняли решение, которое уже давно нужно было принять. И теперь порядки у нас тут будут совсем другие.

Васильев сделал небольшую паузу, чтобы его слушатели получше осознали сказанное.

– Здесь у вас была так называемая «черная» зона. И жили вы тут не как полагается по законам России, а по вашим воровским понятиям. Кто отказывался от работы – не работал, кто хотел на волю записку передать – передавал, в карты резались как хотели да и жрали вы не только пайку. Так вот я вам говорю – теперь с этими порядками кончено. Зона тут будет «красная». Работать будут все, а ваши уголовные запреты администрации до лампочки. Закон для всех вас будет один – устав! А те, кому это не нравится, будут крыть своими дырявыми легкими и вшивыми спинами цемент в ШИЗО и в карцере! И все эти смотрящие, паханы и подпаханники – в первую очередь! На свободу вы, быдло, выйдете или с чистой совестью, или ходячими трупами! А для особенно упертых у нас тут участок номер четыре имеется. Ну а чтобы вы не думали, что вас просто пугают, я вам сейчас устрою небольшую демонстрацию серьезности намерений.

Голос начальника смолк, и его силуэт за стеклом исчез. Васильев явно спускался вниз. Над плацем висела мертвая тишина. Заключенные настороженно переглядывались, они еще не поняли, насколько все это серьезно. То ли действительно администрация решила ввести новые порядки, то ли их просто пугают, на понт пытаются взять. Взгляды зэков все чаще обращались в сторону стоявшей в первой пятерке фигуры в новом черном клифте. Это был высокий старик с умными серыми глазами, глубокими морщинами на лице, золотой фиксой и густо татуированными пальцами. В отличие от большинства арестантов, внешне он был совершенно спокоен, хотя именно его сказанное Васильевым и должно было коснуться в первую очередь. Просто потому, что он был смотрящим этой зоны. И не только ее.

Старика звали Вячеслав Сестринский, но куда больше он был известен как Батя, теневой хозяин всего Колымского края, имеющий право карать и миловать кого угодно прямо с этой зоны, куда он несколько месяцев назад попал своим хотением – нужно было разрулить кое-какие косяки и навести здесь порядок. Все приближенные тогда советовали Бате послать кого-нибудь другого, не ходить самому – все-таки возраст есть возраст, а зона есть зона. Но смотрящий решил иначе. Он считал, что правильный блатной не должен перекладывать свои дела на других, особенно в такое время, как сейчас, когда людей, живущих по понятиям, становится все меньше. Все косяки он тогда разрулил за неделю, и после этого на зоне воцарились покой и порядок.

Вплоть до сегодняшнего дня.

Сейчас Батя молча стоял в шеренге, сохраняя полное спокойствие на лице. Но до его ушей уже доносился нарастающий недовольный ропот и перешептывания.

– На фиг нам надо «красную» зону. Лучше уж на «черной» жить…

– Точно. И беспредела нет, даже «петухов» просто так не трогают… – эти слова донеслись до смотрящего справа, со стороны, где стояли не блатные, а обычные «мужики» и «шерстяные». Батя едва заметно кивнул. Он знал, что слова Васильева не вызовут энтузиазма даже у них, не говоря уже о правильных блатарях.

– Молчать! – снова раздался громкий окрик конвоира. – Всем молчать! – Он шагнул вправо и врезал одному из зэков кулаком под дых.

– Сука… – раздалось из задних рядов.

– Кто сказал?! – Конвоир злобно оскалился, выискивая взглядом смельчака.

– Отставить! – раздался у него за спиной начальственный окрик.

– Есть! – мгновенно отозвался конвоир и шагнул в сторону, устремив преданный взгляд на подошедшего сзади Васильева.

– Не нужно торопиться, – спокойно сказал начальник лагеря. – Законопослушных мы трогать не будем, а остальных успеем еще. Никуда они от нас не денутся.

Он резко развернулся на каблуках и неторопливо пошел вдоль строя заключенных, заложив руки за спину. Со стороны Васильев очень напоминал эсэсовца в Освенциме – такая же сытая довольная рожа на фоне шеренги полуголодных зэков, такие же хозяйские замашки. Снег слегка поскрипывал у него под ногами, здесь этот звук казался неуместным, лишним.

– Есть ли среди вас так называемые блатные? – громко спросил Васильев, останавливаясь напротив центра шеренги, как раз там, где и стояли самые авторитетные блатари зоны, которых он, разумеется, всех знал пофамильно. Вопрос был чистой формальностью.

Из шеренги немедленно вышел здоровенный плечистый парень с густо татуированными руками и волевым лицом. Он возвышался над низеньким начальником лагеря больше чем на голову и смотрел прямо ему в глаза, сверху вниз.

– Ну, я блатной, – громко и с подчеркнутым вызовом сказал он, зло оскалившись. – Что сделаешь, гражданин начальник?

Зэки затихли. Все они, от последнего «петуха» до блатных, прекрасно понимали, что если сейчас Васильев не сумеет достойно ответить на этот вызов, то и все нововведения останутся пустой формальностью. На самом деле зона как была «черной», так «черной» и останется, а вышедший из строя Казак, один из помощников смотрящего, станет героем «черной» масти. Но Васильев был готов. Он подчеркнуто неторопливо опустил руку в карман полушубка и вытащил оттуда красную повязку. Потом поднял руку, подавая сигнал. Тут же со стороны башенки ДПНК к нему подошел один из офицеров, несущий в руках грабли. Васильев взял их у него и шагнул к зэку, протягивая ему повязку.