Разлучница - [2]

– Не наденет, – засомневалась Ася.

Она творчески исполняла приказ Киры Петровны достать гребенку хоть из-под земли, обзванивая знакомых и выясняя, не завалялся ли после умершей старой родственницы сей предмет в тумбочке на даче. Иного места для него Ася придумать не смогла.

– Ты не знаешь Киру, – самоуверенно заявила Даша.

Через пару минут Кира Петровна вышла из своей комнаты, приняла возле Аси позу ожидания комплиментов, дождалась их и скомандовала отбой. Бархатный валик облагородил крупные грубые черты ее угловатого лица и после гребенок смотрелся на ней короной.

Кира Петровна была старшей сестрой Сашиного отца. Мать умерла, когда парень кончал третий курс архитектурного института. И отец неприлично скоро женился на молодой даме с вось милетней дочерью. Через полгода он приехал на поклон к сестре:

– Кира, приюти Сашку, умоляю. Скандалы надоели, он через слово вслух обзывает супругу дурой.

– Умная не пошла бы за такого обалдуя, как ты, – обрадовалась поводу высказать свое не спрошенное вовремя мнение Кира Петровна.

Брат не стал спорить с потенциальной благодетельницей – уж очень хотелось пристроить Сашу, собравшегося в общежитие. Кира Петровна, становившаяся невыносимо бестактной с просителями, кем бы они ни были, отработала программу упреков полностью, отерла с морщинистого чела едкие капли «спутника честных усилий», как называла пот, и разрешила племяннику явиться с вещами. У нее был сын, покинувший дом еще мальчишкой, наделавший глупостей, затем преуспевший и давший Кире Петровне множество поводов для горького вывода: «Матери нужны только нищим сыновьям. Богатые блудные не возвращаются».

Саша не заставил отца себя упрашивать и перебрался к тетке в тот же вечер.

– Торопливо выполнено, – оценила она скорость разборки его небольшой сумки.

– Я порывист, не скрою. Зато ты основательна. Поладим.

– Скажи уж, дожился с мачехой.

– Говорю: дожился.

– Ну, идем ужинать.

Обещание поладить с Кирой Петровной легче было дать, чем исполнить. Вскоре племянник мысленно характеризовал тетку: одинокая путешественница к Северному полюсу – всегда сквозь метель на лыжах с рюкзаком нравоучений за плечами. Жизнеощущение Киры Петровны действительно было зимним. Когда она силилась поведать о чем-то личном, собеседнику чудилось бесконечное повторение слов «мороз», «ледяной встречный ветер» и «колкий снег». Внутренне Кира Петровна не ведала лета, лишь слышала от не очень-то уважаемых ею личностей о его блаженстве. Она была мучима вьюгами собственного рока, ей нужно было выжить назло полуголым купальщикам в прогретой речке удачи.

Как и следовало ожидать от живущего всем назло человека, Кира Петровна сшила себе зипун праведности и мученичества. Правой лыжей ей служило неверие речам любой вдохновенности и красивости, левой – вера в то, что она заслужила глубокое почтение всякого, кто узнает о перенесенных ею страданиях. Кира Петровна претендовала не на любовь, которую презрительно именовала «мечты и словеса», но именно на почтение как нечто более серьезное, действенное и полезное.

Да, она всегда была бедна, маялась с пьющим мужем, тосковала по сыну. Она за сорок лет ни разу не опоздала на работу, не ушла с нее ни на минуту раньше, не взяла ни одного больничного. Она ни с кем никогда не поссорилась, слыла хлебосольной хозяйкой, образцовой чистюлей и скромницей. Но этот потрясающий набор добродетелей скреплялся не радостью, а страхом индивидуалистки перед объединенными в коллектив людьми. Деревенское нищее происхождение, убежденность в том, что неимущие безграмотные людишки – дрянь, а богатые и ученые еще хуже, пережитая война, свойственная большинству баб ее поколения, перебравшихся в город, привычка годами спотыкаться на фразе «я – женщина», казалось, должны были привести ее в этот самый коллектив и сделать его родным, любимым, необходимым. Но ей что-то мешало, отвлекало, блестя на дне сознательно задрапированной серым души. Распознать «светлячка» издали племянник не мог, а лезть себе в душу тетка никому не позволяла. Впрочем, никто и не хотел, включая Сашу. Лишь однажды, подвыпив в студенческой компании, он торжественно признался:

– Тетя Кира, я безмерно уважаю твой потенциал.

– Что ты несешь? – насупилась тогда уже старуха.

– Чудесно сказано! – воодушевился Саша. – Ты намекаешь, что мои выражения нагружены смыслом. Они не порхают бесплотно, нет, их приходится нести, шатаясь…

– Шатаешься-то ты от водки, – перебила его Кира Петровна.

– От шампанского, тетушка, от шампанского, – уточнил Саша.

– А я очень люблю пиво, – вдруг мечтательно проговорилась Кира Петровна. Но мгновенно обрела форму: – Люблю. Но не пью. Знаешь, сколько старух спивается?

– Вернемся к потенциалу, – не пал жертвой мягкой антиалкогольной пропаганды Саша. – Если бы ты поменьше задумывалась, что скажут о тебе люди, не боялась их, ты такого в своей жизни наворотила бы! Ты способна на подвиги, правда?

– Правда, – сказала Кира Петровна. – Я видела, как твои люди изничтожают таких способных. Чем эти способнее, тем те безжалостнее и скорее на расправу.

– Ты про культ личности и репрессии? – вскинулся Саша, которому не давало покоя, что тетка – живой свидетель описываемых в каждой перестроечной газете событий.