Разлучница - [80]

Когда Фальк переодевался, чтобы сойти на берег, попугай, как всегда, запрыгнул сначала на шкаф, цепляясь за него клювом и когтями, потом поскакал через дверной проем вниз и по лестнице вверх. Не успел Фальк покинуть яхту, как Кико взобрался на заднюю мачту. Попугай почти никогда не летал: ему больше нравилось карабкаться. Его было сложно уговорить спуститься вниз, поэтому Фальк оставлял дверь своей каюты открытой, чтобы попугай мог добраться до своих семечек.

Сам же Фальк отправился бродить по маленьким улочкам, застроенным домами моряков, а потом вышел к церкви Святого Николая, освещенной старинными железными фонарями, и свернул к зданию полиции.

Он шел и думал.

После звонка матери Фальк узнал, что Карла Хайнца Тиллера арестовали, а Николь и ее мать поспешно куда-то уехали. Адельтрауд, стараясь не расплакаться, сообщила, что Северина будут хоронить в пятницу, то есть послезавтра. Он пообещал присутствовать на похоронах.

Попытки Фалька дозвониться до покупателя яхты из Гамбурга, встреча с которым так и не состоялась в субботу, не увенчались успехом. После смерти Северина его материальное положение оставляло желать лучшего, так как теперь у него не стало постоянного источника дохода. Если он и хотел курировать гостиницу Лауры, то должен был заниматься этим сам. И вопрос был не в том, хочет он этого или нет, — он был просто обязан это сделать, если не хотел, чтобы Роня считала своего отца безответственным, никчемным человеком. А хуже этого для него ничего не было, Северин пообещал помочь с реставрацией гостиницы, как только отец передаст ему свой пост в холдинге «Розеншток». А теперь этого никогда не будет. Нужно идти и просить отца.

От одной мысли об этом у Фалька начинало стучать в висках, хотя он и понимал, что чрезмерная гордость погубит его.

Разве он хоть раз в жизни о чем-то просил отца, о чем-то таком, что стоило денег? Возможно, именно о деньгах и нужно было поговорить с ним. Как раз это отец бы понял.

Сидя в баре, Фальк поймал на себе взгляд какой-то блондинки. Когда же она улыбнулась, он заметил, что видит в ней совсем другую женщину — с лицом, усеянным веселыми веснушками и обрамленным ярко-рыжими волосами.

Фальк купил ей пива. Она немного говорила по-немецки и по-английски. Женщина улыбалась, делая вид, что внимательно слушает его, а он что-то рассказывал, не задумываясь над тем, понимает она его или нет. После полуночи ей захотелось посмотреть его яхту. На набережной Фальк торопливо поцеловал ее и распрощался.

На следующий день он проснулся в одежде и с головной болью. Оказалось, что Кико исчез. Наблюдая, как кофе медленно стекает из кофеварки в чашку, Фальк вытер внезапно выступившие слезы.

Северина Розенштока хоронили на кладбище Кюлюнгсборна. На похоронах присутствовали только близкие родственники. Богослужение состоялось в одной очень старой церкви Святого Йоханнеса. На огромной деревянной башне тяжело раскачивались колокола, звонившие в память о покойнике.

После похорон о Николь и ее матери почти не вспоминали. «Желтая пресса» тоже потеряла всякий интерес к двум несчастным жертвам роковых событий.

Концерну «Розеншток» вернули все их компьютеры и бумаги, поскольку следствию не удалось доказать, что Карл Хайнц Тиллер был как-то связан с Розенштоками в деле по умышленной неуплате налогов. Заголовки о громком скандале вскоре исчезли с обложек газет, а статьи о расследовании дела Тиллера, которому наконец предъявили обвинение, переместились в раздел экономики.

Просматривая подобные рубрики, Жасмин, благодаря своему острому глазу и нюху на особые имена и фамилии, обнаружила краткую заметку о том, что Понтер Розеншток уходит из фирмы в возрасте шестидесяти трех лет и передает управление фирмой своему тридцатилетнему сыну Фальку Розенштоку, который известен в узких кругах как творческий промышленный дизайнер.

Жасмин тотчас же потянулась за мобильным. Как часто за последние несколько недель она вертела его в руках и смотрела на номер Фалька, сохраненный в памяти ее телефона благодаря Роне. Но каждый раз ее сердце билось так сильно, что она не решалась нажать на кнопку вызова и позвонить ему. Как она ни старалась, но побороть в себе этот необъяснимый страх не могла.

Полчаса вздохов, ежедневный аутотренинг — «я спокойна…», — плавание до изнеможения, чтобы отвлечься от переживаний. Жасмин пробовала позвонить ему, не давая себе ни секунды на раздумья: в лифте, когда закрывалась дверь, она быстро набирала номер Фалька и была готова сказать: «Привет!», но каждый раз ее что-то удерживало. Очевидно, глубоко в подсознании она понимала, как для нее может закончиться подобный разговор с Фальком, и чувствовала, что неприятностей не избежать. В конце концов Жасмин решила, что ей не стоит затевать этот разговор по телефону. Нужно отыскать Фалька, только через кого-то, а не напрямую.

В начале августа ей позвонила Николь. Жасмин как раз возилась в кухне и резала на доске морковь и лук.

— Как поживаешь? — Вопрос Николь подействовал на нее ошеломляюще.

— Хорошо.

— А мы вот, к сожалению, не очень. Ливень, который недавно прошел здесь, затопил наш дом. Ты не поверишь, какой ужасный вид на Майорке. Кругом ил, грязь, сырость. Но эту конуру не жалко: две крохотные комнатушки, пропахшие рыбой, и ванная с тараканами. К тому же домовладелец — неприятный тип и ни слова не понимает по-немецки. Я даже представить не могла, что можно так жить.