Разлучница - [65]

Фальк подошел к рабочему столу и открыл одну из огромных папок с чертежами.

— Линия кухонь «Кларисса» легкодоступна даже для студентов, — пояснил Фальк, — или для супругов с малым достатком и высокими требованиями к эстетике быта. Торговля заинтересована в этом проекте. Но процесс предварительного заказа ускорился бы, если бы отец раскошелился на соответствующую рекламу. — Фальк вздохнул. — К сожалению, отец и Северин помешаны на роскоши. Кухни «Розеншток» — это своего рода «Порше» среди кухонь. А я считаю, что это неправильно. Люди не так часто меняют свои шикарные кухни, как дорогие лимузины. Кухней пользуются около двадцати лет, а вот на «Порше» ездят лет восемь.

— Прекрасно, — сказала Жасмин, — а нельзя ли тогда отказаться от этой огромной плиты? Если живешь один, то редко пользуешься большой духовкой и чаще готовишь в микроволновке. Одним достаточно двух конфорок, а другие, напротив, хотели бы кухню с грилем для приготовления рыбы или мяса с низким содержанием жира. Почему не придумать такое место для готовки, которое можно было бы самому составлять из разных частей, необходимых конкретному покупателю?

Она посмотрела на Фалька: его взгляд был устремлен на эскизы.

— Кроме того, можно было бы поставить ящик для всяких половников, дуршлагов и прочей кухонной утвари прямо возле плиты. Тогда не будет этого беспорядка в столах. А для прихваток хорошо бы предусмотреть крючки непосредственно возле плиты, именно там, где они необходимы. Когда еда готова, достаточно лишь одного-двух движений: выключить плиту, протянуть руку к прихватке и поднести ее к кастрюле, чтобы снять с огня. Что-то в этом роде.

Жасмин закончила с описанием тяжелейшей работы у плиты, поставила воображаемую кастрюлю на стол и восторженно посмотрела на Фалька: его черные глаза блестели, губы приоткрылись в улыбке.

— Конечно, я не придираюсь к твоим проектам, — как бы извиняясь, сказала она. — Тебе следовало бы…

Внезапно он схватил ее за руку, крепко прижал к себе и поцеловал — горячо, нежно, страстно и… стеснительно.

Неохотно оторвавшись от нее, Фальк глухо произнес:

— О Боже, Жасмин. Прости меня, но это… должно было произойти. — Он не отпускал ее. — Я хотел этого еще несколько дней назад, когда ты в пух и прах разнесла мой проект маминой кухни. Я думаю, что именно в тот момент и в тебя влюбился. Или это произошло еще в поезде в Росток? Честно говоря, я просто засмотрелся на тебя. По крайней мере, я сразу обратил внимание на твой привлекательный зад, когда в первый раз увидел тебя у Красной ратуши.

У Жасмин закружилась голова. Хорошо, что он крепко держал ее.

— Лучше сейчас ничего не говори, — прошептал он, нежно убирая прядь волос с ее лица. — Молчи, а то я боюсь, что ты в очередной раз скажешь неправду, будто хотела бы признаться, что тоже влюблена в меня. А мне ни в коем случае нельзя этому верить.

— А если бы я сказала, что люблю Север…

— Тихо! — Он прикоснулся пальцем к ее губам. Убедившись, что она молчит, Фальк еще раз поцеловал ее, но в этот раз медленно, осознанно и немного печально.

— …значит, тебе не следует и этому верить, — все-таки закончила предложение Жасмин, как только снова смогла дышать.

В ней все кипело. Жизнь, казалось, изменилась за три секунды.

Ее тело обмякло в сильных руках Фалька, глаза искрились радостью, душа пела от счастья. Достаточно было лишь маленького намека с его стороны — он провел рукой вдоль ее ключицы — и ее короткого ответа — она тыльной стороной руки провела вверх по его животу, — и они оба потеряли голову. Фальк поднял Жасмин и тихо напел:

Не смогла я быть холодной, как лед.

Неприступной, как скала.

Ах, сияла ночью над рекой луна.

Ах, призывно билась в берег наш волна,

Отказать ему я не могла.

Наконец я утолила жажду.

О, нельзя же бессердечной быть в ответ,

И от счастья я рыдала не однажды,

И ни разу не сказала: «Нет!»[11]

Допевая последние строчки песенки Полли Пичем из «Трехгрошовой оперы», он принес ее наверх, в спальню. Когда он положил трепещущую от возбуждения Жасмин на кровать, все свои возражения и размышления она отложила на потом.

Тем временем Северин постучал в дверь Жасмин и, не получив ответа, взялся за ручку, но тут же отступил назад. Наморщив лоб, он задумчиво брел в сторону их общей с Николь спальни.

— А что мы, собственно говоря, тут делаем? — оторвавшись от Фалька, спросила Жасмин.

— Я слушаю твое дыхание, — ответил он. Она чувствовала его лоб и нос на своем предплечье, его руку, подкравшуюся под одеялом к ее животу.

Стояла глубокая ночь. В окне появился серп луны.

— Но я хочу поговорить об этом, — сказала она. — Мы, женщины, всегда должны говорить об этом. Фальк, ты знаешь, что я…

— Жасмин, я знаю, ты любишь Северина. Не беспокойся, я всё равно не гожусь в женихи.

— Почему, позволь спросить?

— У меня нет денег.

Когда он услышал смех Жасмин, его рука, лежавшая на ее пупке, вздрогнула.

— Деньги? Но мне не нужны деньги. Я их сама зарабатываю.

Фальк погладил ее живот.

— Хорошо.

— Не очень много, конечно, но мне хватает. На эти деньги и могу купить машину, хотя приобрести такие часы, как у тебя, мне не под силу. Но кто знает: может, однажды я смогy позволить себе купить и более дорогие вещицы.