Разлад - [8]

Михаил Иванович сидел веселый, счастливый и остроумный — душа общества. Оставшиеся за столом придвинулись поближе к нему. Он провозглашал тосты один интереснее другого, рассказывал веселые истории.

А Ляля чувствовала себя королевой бала. Молодые люди считали за честь танцевать с новобрачной. После танца партнер подводил ее к Паше. Но Паша танцевал мало.

Чаще других Лялю приглашал Димка. Был он высокий, стройный, держался уверенно, танцевал прекрасно. Он и Ляля были хорошей парой, и это всем бросалось в глаза.

Паша начал хмуриться. Вовка, недолго думая, решил прийти ему на помощь. Когда Ляля вышла с Димой на очередной танец, взял и остановил радиолу. Но сразу нашлись помощники, и музыка зазвучала снова, и Ляля опять шла в паре с Димой. Тогда Вовка пошел наперерез танцующим и нарочно наступил Ляле на ногу. Та сердито толкнула его и продолжала танцевать.

Забеспокоилась и Юлия Павловна, когда посмотрела на танцующих. Она вообще была против того, чтоб приглашать на свадьбу Диму, но Ляля настояла на своем. Теперь, пожалуйста, любуйтесь: Дима прижимает к себе Лялю, а Паша одиноко стоит в сторонке!

Когда танец кончился, Юлия Павловна подошла к дочери и тихо сказала ей:

— Перестань танцевать с Димой. Иди к мужу.

Ляля посмотрела на нее удивленными глазами, но Юлия Павловна видела, что удивление это искусственное.

— Если еще хоть раз пойдешь танцевать с Димой, я его выгоню!

Ляля капризно пожала плечами. Вероятно, Дима догадался, в чем дело: он не приглашал больше Лялю.

Если не считать этого эпизода, свадьба прошла хорошо. Как обычно все свадьбы.

Тетя Катя долго потом рассказывала своим сотрудникам и соседям, как весело было на свадьбе сына, какие хорошие у нее сват и сватья, какая нарядная была невеста и какие богатые подарки получили молодые.

5. Похмелье

После свадьбы Ляля и Паша стали жить за городом, у Паши. Ляле там больше нравилось. Свекровь всегда была приветлива и, как думала Ляля, охотно уходила ночевать к дочери. И уж, конечно, никаких замечаний она не делала. Пожалуй, это больше всего и подкупало Лялю.

Павел вставал в семь утра, тихо одевался, чтоб не разбудить Лялю, шел в кухню, там наскоро что-нибудь съедал и уходил на работу.

Ляля просыпалась часов в десять, полчасика нежилась в постели, затем вставала и прежде всего накручивала на бигуди волосы. Каждый день в ней боролись два чувства: желание выпить чаю, съесть чего-нибудь горячего и отвращение к кухонным делам, необходимости разогревать еду, мыть посуду. Обычно она съедала бутерброд, яблоко или апельсин, припасенный для себя, и принималась сосать конфеты, которые очень любила и всегда держала про запас в сумке. Затем она брала какую-нибудь книгу и ложилась. Иногда засыпала снова и так крепко, что приходившие домой в обеденный перерыв Паша и тетя Катя заставали ей крепко спящей. Она поднималась, вялая, недовольная.

Тетя Катя поначалу подозревала, что Ляля больна, и этим объясняла образ жизни невестки. Она не могла даже заподозрить человека в такой непостижимой лени.

Тетя Катя быстро разогревала обед, Ляля ставила на стол тарелки, ножи и вилки. Втроем они обедали. Тетя Катя относила грязную посуду в кухню и всегда говорила:

— Ты, доченька, не возись с посудой, тебе заниматься надо. Я приду с работы и вымою. Мне все равно возиться, на завтра обед готовить.

Сын и мать спешили на работу. Павел целовал Лялю, договаривался, где встретится с ней вечером в Москве, после занятий, чтобы вместе ехать домой. Ляля снова оставалась одна. И начиналось таинство, при котором никто и никогда не должен был присутствовать.

Прежде всего Ляля снимала бигуди и начесывала волосы так, что сооружение на голове доминировало над лицом и шея становилась тонюсенькой. На лоб до самых глаз спадала челка. Такая прическа была последним криком моды.

Покончив с прической, Ляля начинала «делать» лицо: подкрашивала брови и ресницы. Краски брались разные, смотря по настроению или в соответствии с цветом платья, которое Ляля намечала надеть: то черная, то коричневая, то голубая. Мать и отец выговаривали ей за это. Но теперь кто посмеет делать замечание?

Перед зеркалом Ляля могла просиживать часами. Она рассматривала ресницы, каждый неуместный прыщик, меняла выражение лица. Лицо ее становилось то томным, то удивленным, то смеющимся, то серьезным, то тоскливым. Когда мимическая тренировка кончалась, Ляля одевалась и шла к поезду с выражением уже неподдельной скуки.

По дороге она начинала вспоминать, какие же сегодня занятия? А вспомнив, убеждалась, что необходимые тетради она как раз и забыла. Возвращаться было уже далеко, и лекции ее не пугали. Она боялась семинарских занятий, когда преподаватель мог обратиться к ней с вопросом. Если такая опасность была вероятной, она принимала решение не идти в институт и прикидывала, как ей провести это время. Пойти к Ире, которая учится на дневном и во второй половине дня обычно дома? Не стоит, пожалуй. Мать Иры почему-то ее не любила. В кино? Она не знает, хорошая ли картина идет. Пошататься по ГУМу! Пожалуй, лучше всего. Она получила от родителей деньги и искала модную вязаную кофточку.