Разин Степан - [163]
— Уж и не знаю, как тебе сказать благодарствую! Он же, Васютка, у меня не голой: есть ему рухледь, и узорочье многое есть!
— У меня своего довольно.
— Как ты думаешь, дьяче, придет на Москву Разин?
— Народ ждет, и не один черный народ — посацкие, купцы и попы мелкие, все ждут. Только Разину на Москве не бывать! Не бывать, потому что с кем он идет на боярство? С мужиками. У мужика и орудия всего — кулак, вилы да коса… У царя, бояр запасов боевых много, а пуще иноземцев много с выучкой заморской. И все они на особом государевом корму, знают же они только войну. То и делают, что во всяких государствах на войну идти нанимаются…
Дьяк надел шапку, встал:
— Теперь, Ириньица, не пугайся! Придут стрельцы, зачнем делать обыск.
Дьяк постучал в двери посохом, громко крикнул:
— Эй, стрельцы!
Дверка распахнулась, в горенку Ириньицы полезли синие кафтаны, засерели стрелецкие шапки, сверкнули бердыши.
Дьяк изменил голос, приосанился, сказал стрельцам:
— Оглядывайте живо, государевы люди! Бабу допросил.
Один из стрельцов сказал:
— Парнишку, дьяче, позвать, чтоб не сбег?
— Кличьте! Пущай будет за караулом в горенке.
Другой стрелец заступился:
— Он, дьяче, смелой — не побегет!
Дьяк ответил:
— По закону должен парень быть тут!
Юношу зазвали. Он сел на лавку, два стрельца сели с ним рядом. Еще трое начали обыск. Ириньица сказала:
— Там, дьяче, шкап большой у окошек, так тот шкап отворите, запону отдерните, за ней прируб — ищите! Никого нету у меня, и запретного я не держу.
В горенке пахло хмельным, и табаком, и дегтем. Долго длился обыск. Дьяк наконец со стрельцами вышел из прируба. В передней горнице сняли образа с божницы, оглядели, ошарили под лавками.
— Никого и ничего! — сказали стрельцы, которые ходили с дьяком.
Дьяк, садясь к столу, развернул лист, писал из чернильницы, висевшей под кафтаном на ремне; спросил, не глядя на Ириньицу:
— Ям каких тайных, баба, у тебя в дому нет ли?
— Есть, голубь, яма-погреб, там, в сенях.
— Стрельцы, обыщите тот погреб.
— Мы, дьяче, погреб давно обыскали, уж ты не сердись… Хмельное было кое, испили. Хошь, и тебе найдется?
— Не хочу! Пейте мою долю.
Дьяк, исписав лист, спросил:
— Кой от вас, робята, грамотен?
— Трое есть: Гришка, Кузьма, Иван Козырев тож!
— Приложите к листу руки да пойдем! Время поздает.
Стрельцы подписались, ушли.
Дьяк Ефим, уходя, погладил рукой по волосам Ириньицу.
— Помни, Ириньица, парня обучу. Когда надо будет, дай весть о том… Да вот лихим людям закажи ходить! Сказываю, могут еще прийти искать…
Он покрестился, сняв шапку, и, взяв посох, ушел, провожаемый сыном Ириньицы. В сенях матерились стрельцы, ища выхода. Юноша со свечой в руке вывел их за амбары. Шаря в сенях, в темноте, стрельцы забрали два бочонка с брагой, унесли.
— Все ж, братцы, не зря труд приняли! — сказал кто-то.
Другой голос сзади ответил, болтая в бочонке хмельное:
— Кабы чаще так! Худа нет в дому, а браги много.
— Парнишка у бабы хорош!
— Гришка летник кармазинной упер, браты!..
— Тише — дьяк учует.
— Ушел дьяк!
— Летник взял, зато пил мало!
— А ну, молчите, иные тож брали.
Голоса и люди утонули в черноте слободских улиц. Сын Ириньицы долго прислушивался к шагам стрельцов, вернулся. Войдя в горницу, подошел за печь, крикнул:
— Ушли! Выходи, гостюшка!
Лазунка вышел, одетый в дорогу.
Ириньица сказала слабым голосом:
— Ночью, я чай, не придут?.. Ночуй, голубь. И сторожа, гляди, уловят — решетки заперты.
— Москва меня замками железными не удержит, не то воротами! Спасибо, хозяйка, пожил. Сказывай поклон Тимофеичу.
Ириньица, не меняя положения, заплакала, сквозь слезы ответив:
— Соколу, мой гостюшка, снеси слова: «Люблю до смерти». И пошто, не кушав, идешь? Отощаешь в пути…
— Москвой сыт! Прощай!
— Гости, ежели будешь!
Сын Ириньицы проводил Лазунку до амбаров, они обнялись.
— Учись рубить, стрелять, будь в батьку — люби волю!
Боярский сын быстро исчез. Юноша думал:
«Кто же такой мой отец? Так и не довел того…»
7
Ходя по Москве, Лазунка узнал, что решетки в Немецкой слободе не запирают. Пьяные немчины военные не раз били сторожей. Царь приказал «не стеснять иноземцев», сторожа перестали ходить к воротам. Лазунка прошел в слободу. У ворот с открытой из долевых и поперечных брусьев калиткой, в свете огней из окон опрятного немецкого домика, где шла пирушка, звучали непонятные песни под визг ручного органа, боярский сын встретил казака; казак, увидев идущего, ждал, не проходя ворот.
Лазунка было обрадовался своему, но, разглядев упрямое лицо со шрамом на лбу, признал Шпыня и насторожился: «На Москву батько его не посылал». Боярский сын, дойдя до ворот, тоже не полез в калитку.
Шпынь, не умевший таить злобу, крикнул:
— А ну-ка, вор, шагай!
— Чего попрекаешь? И ты таков! — Чувствуя опасность, он всегда старался быть особенно спокойным.
Шпынь, которого кормили, поили водкой от царя на постоялом, решил больше не показываться Разину.
— Я государев слуга!
«Смел, ядрен, да худче ему: упрям», — думал Лазунка, мысленно ощупывая под рукой пистолет.
— С каких пор царев? Лжешь!
— Тебе в том мало дела!
— Лезь первой! Ты нашему делу вор!
— Гей, стрельцы! Разин…
— Сшибся, черт!.. — Лазунка шагнул к Шпыню.
А. П. Чапыгин (1870—1937) – один из основоположников советского исторического романа.В романе «Гулящие люди» отражены события, предшествовавшие крестьянскому восстанию под руководством Степана Разина. Заканчивается книга эпизодами разгрома восстания после гибели Разина. В центре романа судьба Сеньки, стрелецкого сына, бунтаря и народного «водителя». Главный объект изображения – народ, поднявшийся на борьбу за волю, могучая сила освободительной народной стихии.Писатель точно, с большим знанием дела описал Москву последних допетровских десятилетий.Прочитав в 1934 году рукопись романа «Гулящие люди», А.
Алексей Павлович Чапыгин (1870—1937) – русский советский писатель; родился в Олонецкой губернии (ныне Архангельская обл.) в бедной крестьянской семье. В юности приехал в Петербург на заработки. Печататься начал в 1903 г., немалую помощь в этом ему оказали Н. К. Михайловский и В. Г. Короленко. В 1913 г. вышел его сборник «Нелюдимые». За ним последовал цикл рассказов о таежниках «На Лебяжьих озерах», в которых писатель рассматривал взаимоотношения человека и природы, а также повесть «Белый скит». После Октябрьской революции увидели свет две книги биографического характера: «Жизнь моя» (1929) и «По тропам и дорогам» (1930)
Алексей Павлович Чапыгин (1870—1937) – русский советский писатель; родился в Олонецкой губернии (ныне Архангельская обл.) в бедной крестьянской семье. В юности приехал в Петербург на заработки. Печататься начал в 1903 г., немалую помощь в этом ему оказали Н. К. Михайловский и В. Г. Короленко. В 1913 г. вышел его сборник «Нелюдимые». За ним последовал цикл рассказов о таежниках «На Лебяжьих озерах», в которых писатель рассматривал взаимоотношения человека и природы, а также повесть «Белый скит». После Октябрьской революции увидели свет две книги биографического характера: «Жизнь моя» (1929) и «По тропам и дорогам» (1930)
Пугачёвское восстание 1773–1775 годов началось с выступления яицких казаков и в скором времени переросло в полномасштабную крестьянскую войну под предводительством Е.И. Пугачёва. Поводом для начала волнений, охвативших огромные территории, стало чудесное объявление спасшегося «царя Петра Фёдоровича». Волнения начались 17 сентября 1773 года с Бударинского форпоста и продолжались вплоть до середины 1775 года, несмотря на военное поражение казацкой армии и пленение Пугачёва в сентябре 1774 года. Восстание охватило земли Яицкого войска, Оренбургский край, Урал, Прикамье, Башкирию, часть Западной Сибири, Среднее и Нижнее Поволжье.
«Свои» — повесть не простая для чтения. Тут и переплетение двух форм (дневников и исторических глав), и обилие исторических сведений, и множество персонажей. При этом сам сюжет можно назвать скучным: история страны накладывается на историю маленькой семьи. И все-таки произведение будет интересно любителям истории и вдумчивого чтения. Образ на обложке предложен автором.
Соединяя в себе, подобно древнему псалму, печаль и свет, книга признанного классика современной американской литературы Дениса Джонсона (1949–2017) рассказывает историю Роберта Грэйньера, отшельника поневоле, жизнь которого, охватив почти две трети ХХ века, прошла среди холмов, рек и железнодорожных путей Северного Айдахо. Это повесть о мире, в который, несмотря на переполняющие его страдания, то и дело прорывается надмирная красота: постичь, запечатлеть, выразить ее словами не под силу главному герою – ее может свидетельствовать лишь кто-то, свободный от помыслов и воспоминаний, от тревог и надежд, от речи, от самого языка.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?
В 1965 году при строительстве Асуанской плотины в Египте была найдена одинокая усыпальница с таинственными знаками, которые невозможно было прочесть. Опрометчиво открыв усыпальницу и прочитав таинственное имя, герои разбудили «Неупокоенную душу», тысячи лет блуждающую между мирами…1985, 1912, 1965, и Древний Египет, и вновь 1985, 1798, 2011 — нет ни прошлого, ни будущего, только вечное настоящее и Маат — богиня Правды раскрывает над нами свои крылья Истины.