Разговор - [11]

- Как же Вы разрешили-то? Или уже не спрашивают?

- Спрашивают, Павлик, еще как спрашивают... А знаете ли, я ведь собрал дома неплохую библиотеку, Вам должно быть известно, ну, может, кто рассказывал, что такое "конфискация", мой тогдашний начальник особо охоч был до декадентских журналов, "Весы", "Руно", помните - "письмо студента-естественника"?

- Ответ Белого Мережковскому?

- Помните, это прекрасно; так что уж: сами понимаете... как-то раз брали одного еврея, большой был умница, жена у него, дети, рояль кабинетный, Шагал в подлиннике, ну, не картина, конечно, так, рисуночек, но хорош!.. да, о чем я? ах, ну да, так вот, этот самый еврей оказался обладателем великолепного автографа Иванова-Разумника марта 1922 года на книге "Испытание в грозе и буре", причем - матери Андрея Белого, до нее книга, правда, так и не дошла, Александра Дмитреевна умерла как раз в этом самом 1922 году... Вы удивлены, что я так хорошо все помню? но такова моя работа, приходится запоминать слишком многое, и плохое, и хорошее, а Вы говорите "не спрашивают", милый, как такие мысли - и в нашу светлую головку?

- А Вы часом не пидер?

- Однако...

- А что, взаправду пидер, да?

- Друг мой, это просто прелестно!

- Что?

- А то, что мы тут с Вами - все давно извращенцы, не кажется ли, а?

- Вам, наверно, трахаться не с кем... Это называется фрустpационная сублимация, Фрейд, а затем и Фромм писали...

- Какая прелесть! Вы и Фромма читали!

- Между прочем, да; а Вы тут какой-то бред гоните.

- Ну давайте тогда поговорим о Фромме. Как Вы насчет "Частного случая некрофилии"?

- Лучше некуда, а потом я окажусь еще и фашистом, да? А давайте займемся любовью, дядя?..

- А мы тут с Вами и так занимаемся любовью... к Родине, а, Пашенька?

- Какой хороший разговор за Фромма.

- Ну, Фромм - это только предлог.

- Для чего?

- Ни для чего, английский знать надо. Продолжим работать. Вот вы все, молодежь, говорите: то вам не эдак, это вам не так, каждого из вас как-то обязательно сразу хочется обидеть, что ли... и главное - все действительно обижаются, а зачем? разве стоят слова того, чтобы на них обижаться? живите в мире...

- Но у нас нет ничего, кроме слов, мы говорим этими... да и: вначале было... слово!

- Все так, только, кажется, то слово самое... помните, у Андерсена? зеркало тролля из "Снежной королевы"? оно разбилось и в наших глазах теперь - осколки.

- Нифига себе сравнили! то-то зеркало - дьявольщина, а слово - от Бога.

- Да я не про это, сам принцип, понимаете? было одно большое, стало много маленьких... а если по-научному: слова

не более чем плохой перевод мыслей.

- Ага.

- Опять не верите?

- Чего Вам все это?

- Это?

- Безмазняк какой-то тут получается у вас, трепетись как баба, а толку-то?

- Вы хотите казаться грубым? Извольте.

- Я хочу казаться каким угодно...

- Вы ведь бываете в 20-ой комнате?

- "Юности"?

- Ну вот, видите...

- Она-то тут причем?

- Бог ты мой! Да никто, поверьте уж мне, никто никогда не при чем! И Григорий Карчикян тоже не при чем, и Вероника Марченко, и Инна Лещинер они все, естественно, не при чем. Но, согласитесь сами, если там много народу - и не при чем, это уже весьма и весьма подозрительно, так?

- Ну и что?

- А ну и ничего. И как вас там Миша Хромаков всех терпит...

- А он?..

- Нет, в отличие от Вас, он не стукач, как, впрочем, и Лена, и Ника или там, скажем, Илья Смирнов...

- Да вы что? Вы что - с ума сошли?

- Вам не нравится, что те, кого Вы держите за своих, на самом деле эти самые свои, или, может, Вам неприятно то, что Вас таковым совсем считать не станут?

- Зачем Вам все это?

- Как вы любите говорить о фактах, не называя их! Зачем мне делать из Вас предателя Вашей, извините, кампашки? Вы боитесь, что теперь с Вами потомственные диссиденты типа Смирнова с его "Контркультурой" бухать не будут? Могу посоветовать завязать с пьянством. Или очень тревожитесь за судьбы Родины? Вот не переживет Партия без вашего "Некс-стопа"! Или, может быть, товарища Рудиншнейна так заботят проблемы неформальной молодежи? Или, может быть, кучка одиноких молодых людей действительно перевернут мир в размере редакции журнала "Юность"? Года через три Вам будет стыдно, потому что они-то займутся делом, они уже сейчас своих барышей не упускают, а Вы так и останетесь - мальчиком по расклейке листовок! Не стыдно?

- Чего Вы орете?

- Дать беруши?

- Вы что, издеваетесь?

- Какая догадливость! неужели Вы это только сейчас начали понимать! Я это делаю профессионально. И не надо на меня смотреть, как на сумасшедшего дядьку. Со мной как раз все в порядке. Я ведь вообще издеваться очень люблю, как дети, там, умирают смотреть, да? А так, бывало, проткну лягушечек палочками и эдакую экибану маме покажу...

- Это Одоевцева про Гумилева писала...

- С Вами невозможно работать! Вы все знаете! Вы же умный, умный, черт Вас дери! что же Вы тогда тут делаете?! что Вы забыли в этих мрачных стенах? правду? честность? свободу? зачем, на что Вам подобная правда, любовь к свободе? неужели не понятно, к чему приводит это? стать несвободным во имя свободы

- это, поверьте, пошло и глупо! мы же тоже люди, нам ведь тоже и больно, и обидно, когда с нами так обращаются! вы презираете аппарат, чиновников, но тогда ведь и мы не обязаны вас любить! единственная наша вина - в том, что мы сильнее! вы грозите нам ножом, мы отвечаем вам пистолетом; но, представьте, вы идете по улице, ночью, и тут на Вас нападает грабитель, убийца - и Вам уже плевать, какая у него, быть может, тонкая душевная организация, - Вы защищаетесь чем угодно и как угодно...