Разгневанные почтальоны - [13]

В тот же миг мастер Синанджу поймал какого-то прохожего и повернул его лицом к экрану.

– Это я? – спросил Чиун по-английски.

Японец поднял глаза вверх.

– Ну? – настаивал старик, развернув теперь японца к себе.

В знак отрицания японец энергично затряс головой.

– Вот видишь, Римо, – сказал учитель. – Он не видит сходства.

– Все дело в том, что японец не понимает по-английски, а ты еще вертишь его головой, – возразил ученик.

– Ничего подобного! – ответил Чиун, в то время как язык злосчастного японца мотался из стороны в сторону как собачий хвост, а глаза уже стали вылезать из орбит.

– Как же! Он пытается удрать.

– Что ж, я удовлетворю его желание, – произнес старик и отпустил японца.

Тот заковылял прочь, держась за голову и шатаясь так, как будто перебрал саке.

– Вот тебе доказательство, – не унимался Чиун. – Если бы он считал, что мерзавец на экране – это я, то вызвал бы полицию.

– Сейчас он способен только вызвать врача.

Мастер Синанджу злобно посмотрел на телеэкран.

– Римо, у тебя есть монета?

– Конечно, есть. А тебе-то зачем?

– Не спрашивай. Одолжи лучше самую большую.

Римо сунул руку в карман.

– Пятьдесят центов тебя устроит? – спросил он.

– Вполне, – ответил учитель.

Он со звоном подбросил монету вверх, потом еще и еще раз. Каждый раз пятидесятицентовик взлетал все выше и выше, а издаваемый им свист казался все пронзительнее.

На четвертый раз монета стремительно взвилась в небо и понеслась через улицу, как будто ее притягивал гигантский магнит.

Прежде чем Римо успел понять, в чем дело, телеэкран погас. В углу его дымилось маленькое отверстие.

– Вот! – удовлетворенно кивнул Чиун. – Теперь можно пойти в отель.

– Если ты будешь продолжать свои фокусы, то мы окажемся в местной кутузке.

Чиун только отмахнулся и двинулся вперед, довольный тем, что исправил допущенную по отношению к себе несправедливость.

Неподалеку от отеля Римо стал замечать людей, одетых как будто бы в синие пижамы. На кармане куртки каждого японца красовалась одна и та же картинка – солнечный луч, пробивающийся сквозь тучи.

– Интересно, в чем это они? – спросил Римо.

– В пижамах, – ответил Чиун.

– Я так и подумал. Что, таков новый японский обычай – носить вечером пижамы?

– Не знаю.

На здании гостиницы тоже виднелась эмблема в виде солнечного луча.

В открытую входную дверь постоянно входили люди в одинаковых синих пижамах с изображением солнечного луча.

– Не нравится мне все это.

– Не беспокойся, Римо. Для японцев все корейцы на одно лицо.

– Я не о том, – буркнул ученик.

В вестибюле им пришлось снять туфли и надеть комнатные тапочки. Поскольку Чиун не возражал, Римо последовал его примеру.

У стойки дежурного они получили ключи.

– Нам на пятый этаж, – бросил ученик, подойдя к лифту, где тоже стояли люди в пижамах с сонным видом постояльцев, а не служащих отеля.

– Странное заведение, – хмыкнул Римо.

– В оккупированной стране всегда странные порядки.

Выйдя из лифта на пятом этаже, Римо решил, что попал в морг.

Дверей как таковых здесь не было. Просто вдоль окрашенной в бежевый цвет стены тянулись люки, расположенные в два ряда один под другим.

– Он так и сказал: «пятый этаж»? – уточнил Римо, поглядев на ключ.

Чиун кивнул:

– Да. Пятый.

– Наши комнаты должны быть дальше по коридору. Пойдем.

Далеко идти не пришлось. Завернув за угол, Римо обнаружил ячейку, номер которой соответствовал цифрам на ключе. Ему досталась верхняя, а учителю – нижняя.

– Должно быть, это камеры хранения, – сказал Римо.

– Да уж, – нахмурившись, ответил старик.

Но пока они осматривались в поисках соответствующей двери, к соседней ячейке подошел японец в синей пижаме, открыл люк своим ключом и спокойно залез в ячейку, захлопнув за собой дверцу.

Спустя мгновение из-за дверцы донеслись приглушенные звуки музыки.

– Ты видел? – спросил Римо.

Он шагнул к своей ячейке и открыл ее.

Внутри все напоминало морг, за исключением того, что на дне лежали постельные принадлежности. Мягкий свет люминесцентных ламп озарял пространство клетушки. На постели лежала аккуратно сложенная пижама – вверх кармашком с пришитой эмблемой в виде солнечного луча. В дальнем конце ячейки в потолок непосредственно над маленькой белой подушкой был вделан телевизионный экран. Сбоку находились выключатели для света и телевизора.

– Я не буду здесь спать! – возмутился Римо.

– И я, – фыркнул Чиун. – Просто оскорбление какое-то.

Клерк в вестибюле терпеливо объяснил по-английски, что комнат у них нет. Только «капсуры».

– Что, что? – спросил Римо.

– Капсуры, – повторил Чиун.

– А что такое «капсуры»?

– Это капсура хотеру[2], – пояснил клерк. – Вез комнат.

– Верните наши деньги, – потребовал Римо.

– Извините, но вы открыри дверцу. Комната занята. Деньги не возвращаются.

– Комната? – взорвался Римо. – Да это просто ящик!

– Вы открыри дверцу, вы заняри место. Извините.

– Я свою не открывал, – заявил мастер Синанджу, радостно бросая ключ на стойку.

– Вы можете идти, – разрешил клерк.

– Без денег я не уйду, – стоял на своем Римо.

– Есри будете настаивать, я вызову порицию.

– Ну и вызывайте! – вспыхнул Чиун. – А мы отказываемся подчиняться вашим варварским обычаям.

– Нет, не надо, – потянул за рукав учителя Римо. И прошептал, понизив голос: – Нас ведь разыскивают. Ты что, не помнишь?