Разгневанная река - [5]

Старая лошадка трусила по асфальту, поматывая реденькой гривой. Горы, которые до этого дня Куен приходилось видеть только издали — голубоватыми, с неясными, размытыми очертаниями, — сейчас заметно приближались. Подъехали к реке. Двуколка остановилась в ожидании парома. Между берегов, поросших банановыми деревьями, текла мутная кирпично-красная вода. Уж не их ли извилистый Лыонг добрался сюда? Когда выехали на противоположный берег, дорога потянулась вдоль подножия гор с почти отвесными склонами. Постепенно она стала забирать все круче, поднимаясь к невысокому перевалу, зажатому между голых скал. Пассажиры сошли с повозки и пошли пешком. Лошадь едва справлялась с подъемом, она натужно вытянула шею и вся лоснилась от пота.

Был полдень, когда они наконец добрались до места. Куен заглянула в небольшую харчевню, рассчитывая перекусить там и узнать дорогу к пагоде Нгай.

— Если тебе нужна пагода, — сказала хозяйка харчевни, — иди прямо по шоссе. Пройдешь каменный мост и, как увидишь печь, где обжигают кирпич, сворачивай и дальше иди по тропинке. Пагода вон у тех высоких гор. По дороге увидишь лишь холмы, тростники да ручьи, а порою и лес. Смотри не заблудись. Места здесь безлюдные, опасные. В прошлом месяце часов в пять вечера на этой дороге убили двух сестер. И взяли-то несколько десятков донгов. Бандитов здесь полно, только и знают грабить да опиумом торговать. На что уж я рядом с крепостью живу, и то редко когда осмелюсь отойти от дома. Постарайся возвратиться пораньше. Неужто одна идешь?

После таких наставлений Куен поспешила отправиться в путь. Солнце начало припекать. Она быстро шагала по крытому щебенкой шоссе, время от времени оглядываясь на крепость, казалось, ее башни на высоком холме не желали выпускать Куен из поля зрения.

Время близилось к полудню. Окрестные села были далеко, дорога словно вымерла. Куен шла в полном одиночестве, лишь коротенькая тень неотступно следовала за ней.

Перейдя бетонный мост, она подошла к старой заброшенной печи и, как велела хозяйка харчевни, свернула на тропинку, которая вела в сторону холмов у подножия горной цепи. Местность и правда была какая-то дикая. Голые холмы замерли в полуденной тишине, точно затаив угрозу. Куен шла не останавливаясь, пока солнце не стало клониться к западу. Она вошла в хвойную рощу, протянувшуюся вдоль небольшого ручья, и спустилась к ручью. Вода была чистая, прозрачная. Свежая прохлада воды так и манила посидеть у ручья. Тишину тенистого леса нарушали лишь голоса птиц да шум сосен. Они покачивались, как бы приглашая Куен отдохнуть под их сенью, хоть на время забыть все заботы и невзгоды. Но Куен некогда было отдыхать, нужно засветло добраться до пагоды. У развилки дорог в тени сосны похрустывал травой буйвол. Куен огляделась, надеясь расспросить кого-нибудь, куда ей дальше идти, но, так никого и не найдя, сама выбрала тропинку. Идти пришлось довольно долго. Лес кончился, и перед Куен появилась небольшая лощина, засаженная сахарным тростником. Среди темной зелени тростника виднелись крыши домов, не похожие на те, что строят у них на равнине. Впереди на дороге показался высокий мужчина в необычном зеленовато-фиолетовом костюме и в такого же цвета берете. На плече он нес большую вязанку дров.

— Послушайте, послушайте! — обрадовалась Куен.

Мужчина обернулся.

— Скажите, пожалуйста, дойду я этой дорогой до пагоды Нгай?

— Ну нет! — ответил мужчина с характерным для горцев акцентом. — Надо идти обратно.

Куен остановилась, досадуя на свою оплошность.

— Иди назад через лес, а потом вдоль ручья, мимо поля лимонной мяты.

Куен пошла обратно. Буйвола под сосной не оказалось, его, видно, уже увели. Куен отправилась по тропинке вдоль ручья, с тревогой поглядывая на солнце, которое быстро клонилось к западу. Теперь не дай бог еще раз заблудиться, тогда, чего доброго, придется ночевать в лесу!

Рассказы хозяйки харчевни не выходили у Куен из головы, она настороженно оглядывалась по сторонам, косясь на высокие молчаливые стволы сосен.

Когда Куен вышла наконец из леса и увидела поле лимонной мяты, она с облегчением вздохнула и прибавила шагу. Теперь дорога вилась по склону холма и спускалась к каменному мостику, переброшенному через горный ручеек. До слуха Куен донесся лай собаки. Где-то поблизости было селение. Показался длинный ряд высоких сандаловых деревьев, а за ними, почти скрытые густой листвой няна[2] трехарочные ворота пагоды. Наконец-то!

Навстречу Куен выскочила рыжая собака и, злобно рыча, бросилась к ней. Девушка в испуге замахала ноном, громко повторяя слова буддийского приветствия.

— А-зи-да-фат! — послышалось в ответ. — Кто здесь?

От дверей пагоды торопливо шла пожилая монашенка.

— У вас, бабушка, живет новый работник?

— Это ты про старого Хьеу? Уж не родственница ли?

Она повела Куен куда-то за пагоду по замшелой, местами выщербленной кирпичной дорожке, в конце которой стояла небольшая крытая соломой хижина.

— Обожди, дочка, здесь, я схожу кликну Хьеу, он в огороде, пропалывает грядки.

Куен вошла и присела в хижине, пустой, как базарные ряды в будний день. В углу единственной комнаты стояла крупорушка, на топчане — курительный прибор в щербатой чашке да деревянный поднос с небольшими черными от чая чашками. Впрочем, и сама пагода, которую сторожил теперь старый Хьеу, была под стать этой хижине — такая же старая, ветхая и заброшенная. Сквозь выбоины и трещины в кирпиче, устилавшем двор, буйно проросла трава, а за огородом она вымахала почти по грудь, совершенно скрыв несколько надгробий. В пагоде были гости: проходя по двору, Куен успела заметить, что настоятельница беседовала с мужчиной в тюрбане и черном шелковом одеянии. Глаза его смотрели из-под густых бровей твердо, открыто. Мужественное лицо обрамляла смолисто-черная бородка.