Разглашению не подлежит. Осьминожка. Полковник Сун - [109]

Являясь в этническом отношении не столько самостоятельным народом, сколько продуктом длившегося многие века смешения местных племен с римлянами, славянами, греками и турками, албанцы в целом не отличаются красотой. Однако этот причудливый коктейль народностей рождает подчас индивидов, замечательных своими внешними данными даже по высоким восточно-средиземноморским стандартам. Двадцатитрехлетняя уроженка города Корча, что на юго-востоке Албании, имевшая в данный момент греческий паспорт (изготовленный в Тиране необычайно искусно благодаря китайской помощи), Дони Мадан выделялась своей внешностью.

Она носила зеленоватые шелковые брюки в обтяжку, простую бирюзовую блузку из того же материала и феррагамские туфли с вышивкой по коже. Больше на ней ничего не было — в этих широтах даже в сентябре в двадцати ярдах от моря ночи стояли душные и влажные. Хотя этот наряд был подобран для Дони, только чтобы придать ей вид компаньонши преуспевающего международного бизнесмена на каникулах, он ей очень шел.

Она была чуть выше среднего роста, но все-таки ниже Суна, стройная и гибкая телом, с тонкой талией, переходившей снизу и сверху в округлые объемы. Широкие бедра и слегка выпуклый живот натягивали ткань брюк, полные упругие груди оттопыривали небрежно застегнутую блузку так, что она свисала почти отвесно, не касаясь живота девушки. Скулы и крепкие челюсти напоминали о ее азиатском происхождении, темно-карие глаза свидетельствовали о том, что в ее жилах есть и малоазиатская кровь, красивой формы прямой рот выдавал в ней венецианку. Ее светло-каштановые волосы, которые колокольчиком обрамляли ее лицо, странным образом контрастировали с нежной смугловатостью кожи. Она стояла на пороге пустой комнаты в позе кроткого, бессознательного вызова, словно желая подразнить в полковнике мужчину.

Впрочем, полковник не прореагировал бы и на более откровенный вызов: Сун Лян-дана не интересовали женщины. Хотя на вопрос о его отношении к ним он бы ответил, скорее механически, что ценит в них матерей, жен, утешительниц мужчин. Посмотрев куда-то в сторону Дони, он просто спросил:

— Что-нибудь еще?

— Я хотела узнать, не желаете ли вы кушать? — ее низкий голос был по-прежнему тих.

Дони в совершенстве и почти беэ акцента говорила по-итальянски, по-сербо-хорватски и по-гречески. Английским же языком она владела довольно плохо, однако другого средства общения с ее временным хозяином у нее не было. Необходимость владения чужим языком при работе с вражеской агентурой — источник постоянного раздражения для китайских разведчиков, но то чувство легкой досады, которое сейчас овладело Суном, имело иную природу.

Соединив руки в замок на своем продолговатом затылке, он откинулся назад, насколько позволял стул. В такой позе, одетый в белую рубашку с короткими рукавами и светлые хлопчатые брюки, он походит на европейца.

— Я хотела узнать, не желаете ли вы кушать? — повторил он медленно вслед за ней. — Не голодны ли вы? Не хотите ли есть? Или, если угодно, перекусить? Милая моя, постарайся не быть крестьянкой ни в своих словах, ни в поступках. И в любом случае, не хочу. Спасибо. Не сейчас. Подождем, пока к нам присоединятся наши друзья. Они скоро должны быть.

Полковник говорил по-английски практически без ошибок — два года он изучал язык в гонконгском университете, но его произношение могло повергнуть в ужас любого фонетиста. Его чуткое ухо и страстное желание учиться вкупе с полным незнанием особенностей употребления различных диалектов, превратили его речь в причудливую мешанину звуков. Тут слышались нотки, свойственные жителям Манчестера, Глазго, Ливерпуля, Белфаста, Ньюкасла, Кардиффа, разных районов Лондона, перемежавшиеся то и дело с выговором, почерпнутым им из речи аристократии. Этот пестрый поток звуков был бы даже забавным, если бы Сун не сопровождал его стальным зловещим взглядом.

Потупившись, Дони посмотрела на Суна.

— Извините, товарищ полковник, — покорно сказала она. — Я знаю, что говорю по-английски не хорошо.

— Однако лучше, чем твоя подруга, — Сун благосклонно улыбнулся. У него были темные, цвета запекшейся крови губы, зубы были как бы слегка вдавлены внутрь. Он продолжал. — Не называй меня «товарищ полковник». Получается, как в прогрессивной пьесе о молодежи. Зовя меня просто — «полковник Сун». Ведь мы друзья. И хватит одиночества — будем общаться! Где остальные?

Выйдя в сопровождении Дони из комнаты, он миновал выложенный каменными плитами коридор и оказался в гостиной. Это было высокое, просторное помещение с покатым, мощенным камнем полом и великолепной мебелью из оливкового дерева, которую делали тут же на острове. Пестрые современные коврики и подушки, пара заурядных абстракций на грубых стенах казались здесь лишними. Раскрытые створчатые двери вели на узенькую террасу, где стоял низкий столик и складные стулья. Дальше было только море, сейчас мирно плескавшееся. Стремительно восходящая полная луна так ярко освещала его, что море казалось бесконечно зыбким и одновременно до невозможности мелким — слой воды толщиной лишь в молекулу, простиравшийся до самого горизонта. Невидимый прибой шелестел галькой, которая покрывала промежуток между двумя молами якорной стоянки.