Раздражающие успехи еретиков - [48]

— «Отшлифовать»? — повторил Стейнейр с более глубоким смешком. — Избить до полного подчинения — вот что вы на самом деле имеете в виду, не так ли?

— О, Лэнгхорн, нет! — Шарлиэн округлила глаза и покачала головой. — «Избить до полного подчинения» было бы таким неподобающим для леди поступком!

— Думаю, что в вашей личности есть очень неженственный элемент, ваше величество, — ответила Стейнейр. — И слава Богу за это!

— Значит, вы не думаете, что я слишком усердствую, чтобы утвердить свою власть? — спросила она более серьезно. Он изогнул бровь, глядя на нее, и она пожала плечами. — Я не беспокоюсь о своей собственной способности контролировать ситуацию, ваше преосвященство. Полагаю, что меня действительно беспокоит то, не кажется ли мне, что я пытаюсь подорвать авторитет Кэйлеба. Или, что еще хуже, выяснится или нет, если я, сама того не желая, на самом деле подрываю его авторитет.

— Власть императора Кэйлеба не так хрупка, как все это, ваше величество, — сухо сказал Стейнейр. — Думаю, что она выдержит любые непреднамеренные сколы или царапины, которые вы могли бы нанести ей — тем более, что для меня очевидно, что у вас нет намерения «узурпировать» его власть. И, честно говоря, считаю, что возможность того, что вы можете посягнуть на его прерогативы — что, теперь, когда я думаю об этом, вам было бы трудно сделать, поскольку они также являются вашими прерогативами — гораздо менее опасна для нас, чем если бы вы начали колебаться или сомневаться, опасаясь посягательства. Чарис — империя, а не просто «Старый Чарис», нуждается в сильной, твердой руке на руле, особенно сейчас. И в этот момент эта рука — должна быть — вашей.

— Знаю, — призналась она, затем отпила немного вина, как будто выигрывая время, чтобы разобраться в собственных мыслях. — Знаю, — продолжила она, — и если я собираюсь быть честной, полагаю, должна признать, что есть часть меня, которая по-настоящему оживает только тогда, когда я принимаю важные решения. Я часто задавалась вопросом, не является ли это грехом гордыни.

— А вы обсуждали свои опасения с отцом Карлсином? — спросил Стейнейр чуть более нейтральным тоном. Карлсин Рейз был личным духовником Шарлиэн с тех пор, как она взошла на чисхолмский трон, но Стейнейр, по понятным причинам, никогда даже не встречался с этим человеком до того, как он прибыл в Теллесберг рядом с Шарлиэн.

— Конечно. — Она криво улыбнулась. — К сожалению, он мой духовник, а не наоборот. Он несколько раз успокаивал меня и накладывал епитимью или две в тех редких случаях — ну, возможно, не таких уж редких, — когда чувствовал, что я явно наступила на кого-то сильнее, чем должна была. Уверенность, — говорит он, — это хорошая черта правителя. Капризность — нет.

— Здравая доктрина, — сказал Стейнейр со своей собственной улыбкой. — Тоже хорошая философия. И, если позволите, ваше величество, могу я также спросить вас, обсуждали ли вы с ним раскол?

— Не так, как мы обсуждали другие проблемы, — призналась Шарлиэн, ее глаза потемнели. — Он не давил на меня по этому поводу, что, вероятно, говорит о многом прямо здесь. Но, по правде говоря, я почти боюсь спросить его, что он думает по этому поводу. Если он готов принять мои решения, не осуждая их открыто, это лучше, чем уже сделали некоторые другие.

Ее голос был гораздо более мрачным, и выражение лица Стейнейра смягчилось сочувствием.

— Ваш дядя, ваше величество? — мягко спросил он.

Шарлиэн вскинула голову. Она пристально смотрела на него через обеденный стол в течение нескольких секунд, а затем ее твердый рот, казалось, на мгновение дрогнул.

— Да, — тихо призналась она, и архиепископ кивнул.

Очень немногие люди в Чарисе были особенно хорошо знакомы с внутриполитической динамикой Чисхолма до брака Шарлиэн с Кэйлебом. Стейнейр, конечно, не был таким, но с тех пор он сделал приоритетом узнать все, что мог, об этой динамике. И одна вещь, которая стала для него совершенно ясной, заключалась в том, что герцог Холбрук-Холлоу был гораздо большим, чем просто одним из высокопоставленных дворян Шарлиэн. Действительно, он был больше, чем «просто» дядя. Как командующий королевской армией, он был ее мечом, так же как Грин-Маунтин был ее щитом. И теперь…

— Ваше величество, — сказал Стейнейр через мгновение, — легче командовать флотами и армиями, чем управлять человеческим сердцем. Ваш дядя уже понял это, и если случится так, что вы еще не усвоили этот урок, то, боюсь, у вас нет другого выбора, кроме как усвоить его сейчас. Поверьте, что ваш дядя любит вас. Я не претендую на то, что хорошо его знаю, особенно с тех пор, как он держал меня — как и всю «Церковь Чариса» — на расстоянии вытянутой руки или даже дальше, но я верю, что он действительно любит вас. И все же вы попросили его принять то, чего он не может. Когда я смотрю на него, я вижу человека, скорбящего о решениях своей племянницы, и одна из причин, по которой он скорбит, заключается в том, что он любит ее.

— Полагаю, это обнадеживает, — сказала Шарлиэн. Затем она покачала головой. — Нет, я не «полагаю», что это так; это так. Но это не меняет того факта, что… отчуждение между нами из-за Церкви становится все более очевидным. Или тот факт, что здесь, во дворце Теллесберг, есть те, кто считает опасным иметь так близко к трону кого-то с такими очевидными симпатиями к сторонникам Храма.