Разделяй и властвуй - [178]

Но вблизи от неприятеля он был в особенности строг в требованиях по службе. Тогда он требовал безграничной деятельности и не давал войскам покоя ни днем ни ночью, во всякое время года и во всякую погоду: к этому они долженствовали быть приучены и всегда готовы. Малодушие, которое иногда случалось между ними, он карал презрением. Тем выше были у него и в его армии звание и значение «воина»: это достаточно доказано было при возмущении 10-го и других легионов в Риме, в 47 г., когда он назвал воинов не товарищами, а гражданами. С такими гордостью и величием умел он владеть и управлять отношениями людей, и тем могущественнее именно тогда, когда они хотели ускользнуть от его воли.

Он не боялся ничего, но заслуживал того, чтобы его боялись. К легким проступкам он относился осмотрительно и снисходительно, но в случаях, противных чем-либо воинственному духу, особенно со стороны военачальников, он лишал их своего доверия. В строгих наказаниях, особенно в смертной казни, он редко нуждался в своей армии, как, например, когда он децимировал (казнив каждого десятого) 9-й легион и приказал немедленно исполнить смертную казнь над преступниками за то, что они осмелились требовать денег и грозили покинуть знамена. Но самыми строгими наказаниями большей частью были разжалование и изгнание из армии, как, например, когда он на месте разжаловал и изгнал нескольких трибунов и центурионов 10-го легиона в Африке, в 46 г. Побежденного же неприятеля, напротив, он ни малейше не щадил, а если и случалось противное, то тому были политические причины. Оттого происходили неслыханные строгость и жестокость во многих случаях против галлов и большая кротость в отношении к некоторым из их племен, особенно к римским войскам в междоусобной войне.

Его бесстрастие и нечувствительность простирались даже на его великодушие, к которому он, как необыкновенно умный человек, был действительно склонен и часто обнаруживал его, но только тогда, когда этим могла быть достигнута какая-нибудь важная цель. В противном случае, как, например, против Амбиорикса и Верцингеторига, никакие соображения не были принимаемы в расчет. Край первого был немилосердно и беспощадно разорен, а последний недостойным образом унижен и казнен.

4

Уже из самого первого выступления его на политическое и военное поприще, в 60 г., претором в Испании, легко можно вывести заключение о том, что при более важных поводах полнее развилось в Цезаре. Тогда уже, в Испании, он чувствовал некоторого рода неприятную неловкость своего положения и с прискорбием (а по Плутарху – даже со слезами, что сомнительно) подумал, при виде статуи Александра Великого, что последний уже успел совершить в лета его, Цезаря. Он, Цезарь, был республиканец, но даже как республиканец чувствовал такую разницу между высоким положением в главе народа и совершенною затерянностью в толпе, что, по его словам, «предпочитал быть первым в деревне, нежели вторым в Риме». Согласно с тем он и начал действовать тогда в Испании.

Убедившись вскоре, что для преследования целей жизни своей ему не оставалось никакого иного средства, кроме войны, он и начал с того, что сверх найденных им в Испании 20 когорт (2 легионов) он набрал еще 10 (1 легион), и с этою небольшою армией двинулся в Южную, или Бэтическую, Испанию. Укротив диких лузитанцев и подчинив их Риму, установив многие хорошие учреждения в гражданском управлении Испании, снискав уже тем и доверие, и славу и обогатив свои войска, он воротился в Рим и отказался от триумфа, на который имел право, для того чтобы быть избранным в консулы, что для него было гораздо важнее триумфа.

Затем, чрезвычайно ловким, мастерским делом его было примирение им Помпея с Крассом. Имея влияние на обоих, он этим сразу привлек и сосредоточил в себе влияние их обоих и стал главным действующим лицом в триумвирате.

За этим последовала выдача им дочери своей Юлии за Помпея, вдвое старшего ее, с отказом уже обрученному жениху ее. И пока Юлия была жива, она поддерживала согласие между Помпеем и Цезарем; когда же обстоятельства изменились, она умерла, как будто в самую пору, потому что Цезарю уже не были более нужны выгоды родственной связи с Помпеем.

В таких обстоятельствах быстрое возвышение его уже не подлежало сомнению. Он получил важное управление Галлиями и Иллирией – и война его в Галлии, веденная против диких и полудиких племен и потому сама по себе мало занимательная, важна только тем, что послужила введением к последующим главным шагам Цезаря к неограниченной власти. Тем не менее она представляет картину постепенного развития Цезарем своих военных дарований, изощрения им своего военного взгляда и достижения привычки – мгновенно обнимать и проникать одним взглядом то, что в каждом случае было самым главным и существенным.

6

Плутарх, в своем жизнеописании Цезаря, в особенности рассказывает много такого, что рисует личность Цезаря и из чего можно заключить, какие понятия существовали о нем в его и последующие времена. Так, он, между прочим, приводит примеры личной преданности Цезарю некоторых частных начальников войск его и прибавляет, что даже те из них, которые под предводительством других полководцев не заслужили бы отличия, под начальством Цезаря становились непобедимыми. Цезарь обладал даром возбуждать и поддерживать мужество и честолюбие наградами, повышениями и большими почестями. Он на самом деле доказал, что сокровища и богатства, приобретенные им посредством войны, употреблял не для собственных обогащения, роскоши и жизненных наслаждений, но для награды других, и только тогда и тем считал себя богатым, когда мог достойно награждать своих заслуженных воинов. А это долженствовало иметь огромное влияние, даже и при том предположении, что Цезарь имел при этом свои обычные, особенные соображения.