Разделить на сто - [7]
Наташа попыталась вспомнить название музея, вспомнила только «мадам», потом тут же — про этого дурацкого Маркушу... и перестала вспоминать дальше. Бегония приподняла свою цветочную голову, как бы задумавшись о возможности шпионства Лёльки или жёлтой бабушки, но Наташа уже обращалась к кактусу (не ядовитому, а обыкновенному):
— А с другой стороны, всё сложнее. Шпион ведь тоже не дурак. Он думает как: все подумают, что шпион должен быть незаметный, чтоб никто не подумал на него. Вот и хорошо, подумает он, пусть себе думают на Лёльку или хотя бы на бабушку. А я тут буду шпионить, как ни в чём не бывало. То есть это вполне может быть кто-нибудь очень заметный.
Дедушка отложил газету, потёр руками глаза, подошёл к окну, погладил Наташу по голове и спросил:
— Ната, спать не пора нам?
— Я ещё у себя полью, дед, и почитаю потом, — ответила Наташа и с лейкой отправилась в свою комнату. Тут она продолжила рассуждать вслух, обращаясь на этот раз к обезьяньему дереву:
— Но из очень заметных в пятнадцатом доме живёт только один человек. Причём он как раз такой, как может быть шпион. Я имею в виду… — Наташа выдержала эффектную паузу, во время которой обезьянье дерево, казалось, затаило дыхание.
Но пауза так и не оборвалась. Наташа выключила свет, схватила подзорную трубу и стала всматриваться в светящиеся тёплые окна пятнадцатого дома. Так, это опять тот дядька-физкультурник, который нам помог, снова приседает, жёлтая бабушка с третьего этажа (губами жуёт — значит, всё-таки не восковая), это не то, выше, Марс, ниже, Юрка на скрипке пиликает, где же он, у него же, вроде, на нашу сторону окно? На первом этаже.
— Ага! — вдруг воскликнула Наташа почти в полный голос. — Так и есть. Он попался!
XII
В это самое время в пятнадцатом доме по Брынскому проспекту, в квартире № 36 Юра Красицкий в своей комнате играл на скрипке, стоя перед окном.
Чтобы не разбудить спящих в другой комнате, он надел на струны такой специальный трёхзубый глушитель под названием «сурдинка», и скрипка звучала как из-под подушки, глухо и тревожно.
В доме спали. Родители, намучившись за день с неугомонными младенцами Дарьей и Владимиром, спали без снов, а младенцы Дарья и Владимир сны видели, но пересказать сны младенцев, как известно, на человеческом языке совершенно невозможно. Даже мысли тополя и те как-то можно рассказать или нарисовать, а эти сны можно только сыграть под сурдинку на скрипке, но лишь случайно, если повезёт.
Кот Роберт тоже спал в комнате у Юры на специальном коврике и видел во сне птичек. Это был очень приятный сон: птички напевали разные замечательные мелодии и доверчиво приближались всё ближе и ближе к затаившемуся в кустах Роберту. И Роберт улыбался им во сне.
Вообще-то особой необходимости играть на скрипке этим довольно уже поздним вечером 25 августа не было. Но Юра всё-таки играл произведение композитора Н. Шушмарёва «Соловушка», давно уже затверженное наизусть и не требующее особых усилий. Скрипка помогала ему сосредоточиться.
На письменном столе у Юры горела лампа с зелёным абажуром. В круге её света внимательный наблюдатель мог бы обнаружить наполовину съеденное яблоко, блокнот, пятикратную лупу в чёрной пластмассовой оправе, пустую пробирку из набора «Юный химик» с надписью «Красная кровяная соль» на наклейке и четыре карандаша (простой, красно-синий, химический и ещё один простой).
О чём думал Юра Красицкий, наверняка сказать нельзя. Но в какой-то момент он резко прервал игру (Роберт обиженно вздрогнул во сне), отложил в сторону скрипку и смычок, взъерошил решительным жестом волосы, поправил на носу очки, подошёл к столу, взял простой карандаш, поглядел на него, положил простой карандаш назад, взял красно-синий карандаш, открыл блокнот и на первой чистой странице написал синим:
«Он попался!» — подумал, улыбнулся сдержанно, подчеркнул написанное красным, положил на стол красно-синий карандаш, откусил от яблока немного, выключил лампу, завёл будильник и вышел из комнаты.
За окном залаяли какие-то ничьи собаки, но этого никто не услышал.
XIII
В это же самое время в квартире № 106 Таня Петрушкина спала и отчётливо видела во сне всё, что она загадала увидеть во сне, когда ложилась спать.
На наволочке её подушки были нарисованы синие петухи. В окно глядела голубоватая звезда — Венера. Ёкал рядом на столике-тумбочке будильник «Дружба» со слоником, светился таинственно-зелёными фосфорными цифрами. Возле будильника тикали беззвучно часики «Заря». За стеной кто-то стучал на пишущей машинке.
Таня заворочалась во сне и вскрикнула что-то. Кажется, «он попался!».
XIV
Шпион, озираясь, приблизился к условленному месту. Светила луна, вокруг не было ни души, но он не торопился. Что-то смущало его в этой тишине, в этой безмятежной августовской непоздней ночи.
Какая-то тревожная нота слышалась в воздухе — как из-под подушки, издалека. «Нервишки пошаливают», — подумал он. Он привык думать о себе словами Хозяина, который любил это выражение.
Шпион остановился и наморщил лоб. Конечно, знак следовало оставить, но что-то смущало его, что-то смущало. Он даже понял, наконец, что именно: запах. Пахло не так, как обычно. Плохо пахло, скверно, непривычно. Это был запах опасности, запах затаившегося врага.
