Разделенный человек - [5]

– Ну вот, – заговорил он, хватаясь сразу за корень дела, – у меня что-то вроде раздвоения личности, но необычного сорта, и до сего дня я ни слова никому об этом не говорил. Первое пробуждение, какое я помню, случилось в начальной школе. Я проснулся только наполовину, и длилось это минуту или две, но для меня это было поразительно внове. Меня обвинили в распространении грязных картинок, а я их в глаза не видел. Директор разбранил меня за непристойность и за ложь, а потом отлупил. Порка пробудила меня к жизни – или просто разбудила. После третьего удара боль вдруг стала намного-намного острее, и я завопил, а до тех пор молчал, как подобает маленькому англичанину. Я бросился к двери, но директор меня перехватил. Мгновенье мы смотрели друг другу в лицо, и я увидел в его ярости то, чего тогда не осмыслил, только почувствовал фальшь. Мне вспомнилось, как я поймал нашу собаку за кражей мяса из кладовки – она страшно рычала и одновременно спешила проглотить кусок. Это новое лицо директора так меня поразило, что я завизжал, срывая глотку, и попытался ударить его в нос. Видишь ли, пока я не проснулся, лица были просто масками, а тут одно обернулось окном в душу, и душа эта, как я смутно ощущал, была в ужасном состоянии. Отчетливо припоминаю чувство, будто Всемогущий Господь обернулся вдруг грязным чудовищем. «Зверь, – закричал я, – почему тебе нравится меня мучить?». Потом я, наверное, потерял сознание, потому что дальше не помню. Нечего и говорить, что из школы меня выгнали.

Виктор помолчал, с той же кривоватой улыбкой вспоминая прошлое. На мой вопрос, часто ли он пробуждался с тех пор, он не ответил. Мы стояли, склоняясь на перила пешеходного мостика, и Виктор внимательно следил за рыбками в мутноватой воде ручья.

– Мой разум, – заговорил он вдруг, – как этот ручей. Когда я – настоящий я, все ясно до дна, и видны разные создания, двигающиеся на разных уровнях. А когда я – тот тупоголовый сноб, вода мутится. Пробудившись, я могу заглянуть в себя и увидеть каждую рыбешку желания, каждого малька суетливой мысли, как они питаются и растут или угасают от старости или как их настигают и поглощают другие, более сильные. Да, и когда я совсем проснусь, я могу их не только видеть, но и управлять ими, укрощать их, упорядочивать и подчинять своей воле, чтобы они плясали под мою дудку. «Я» всегда над водой или плавает по поверхности. Образ не складывается, но ты, может быть, поймешь. Во сне я – добыча этих созданий (по крайней мере, некоторых) – они мечутся в мутной воде, толкают меня туда-сюда, задевая хвостами, а то и грозят проглотить меня, мое настоящее я. На самом деле они иногда целиком поглощают мое настоящее я. Я снова и снова полностью отождествляю себя с одной из этих тварей. Ты понимаешь?

– Отчасти, – сказал я и снова спросил, часто ли он пробуждается.

– Редко, но со временем все чаще. И длится это дольше, и глубже становится. – Он вздохнул. – Может быть, однажды я проснусь насовсем. Но почти не смею надеяться на это. Пока полные пробуждения случаются редко и длятся всегда недолго – едва хватает, чтобы влипнуть в самые неприятные истории; а несчастный лунатик потом страдает. Однажды, лет в семнадцать, я проснулся, когда нападал на какого-то жалкого мошенника. Из-за какого-то мелкого преступления я, проникшись высокой моралью, был жесток с ним до садизма. И вдруг увидел в парнишке живого человека и в то же время с ужасом увидел, какая же я дрянь. Увидел, ясно как день, что происходит в моей голове. Тот случай с директором времен начальной школы поднял из илистой мути на дне реки темную тварь, которая с тех пор бушевала, пожирая множество безобидных мальков, жирела и набирала силу, неразличимая в мутной воде. Кажется, внезапное пробуждение было вызвано тем, что тварь всплыла на поверхность сознания и взбаламутила ее. Помню, мне стало невыносимо стыдно за такое отвратительное поведение. Не помню точно, чем это кончилось. Но вспоминаю, как от волнения у меня вырвалось: «Боже мой, как ты, наверно, меня ненавидишь, Джонсон-младший, и как же ты прав!» И еще я тогда написал ему записку с просьбой, если он снова увидит меня таким же мерзавцем, напомнить, что такое уже было и как мне было стыдно после пробуждения. Парня такая внезапная перемена, конечно, удивила, да и напугала, я думаю. Но записку он взял. Ну вот, несколько дней спустя ему представился отличный повод выполнить просьбу, и он ее выполнил. А я в стадии сонного отупения ничего не помнил о прежнем бодрствующем себе. Увидев записку с собственной подписью, я не усомнился, что это подделка, и, конечно, пришел в ярость. И, разумеется, счел его поведение несносным нахальством. Врезал ему от души. Естественно, случай скоро стал известен всей школе. Я был страшно популярен: хороший спортсмен, не нарушал школьного этикета. Но тот случай покончил с популярностью навсегда. Все стали презирать меня как обманщика. А мной владела страсть к популярности (хотя я ее не сознавал), и я мучительно пытался восстановить прежнее положение. Иногда мне это почти удавалось, но всякий раз, когда успех был уже близок, я на несколько минут просыпался и делал что-то такое, что вновь подкидывало дров в огонь.