Разделенный человек - [33]

– Я не должен, не должен. Во мне дьявол, он причинит тебе боль.

В Мэгги эти слова только усилили доверие и готовность отдаться. Она легко справилась с его застенчивостью, и он с почти религиозным трепетом и нежностью овладел ею.

Они поселились в очень скромной квартирке, снятой на жалованье Мэгги и его редкие заработки, когда ему удавалось найти работу. Некоторое время она была довольна жизнью, но понемногу стала тревожиться и страдать от одиночества. Ей не хватало дружбы равных и общего дела. Ее негр, бесконечно терпеливый и нежный, даже понимающий ее душу, был слишком далек от «большого мира», околдовавшего Мэгги.

– Мне нужен был, – говорила она мне, – похожий на меня мужчина, который бы разбудил меня и… пришпорил на пути к звездам; который бы высвободил связанное во мне творчество.

Такой выразительный стиль был ей в те времена недоступен, но позже, подтянувшись до уровня Виктора, она сумела описать свои чувства под конец романа с негром. Она чувствовала, что теряет связь с большим миром, и все больше запутывается в ответственности за любимого. Потом она стала бояться, что забеременеет. Известные ей средства предохранения были далеко не надежны. Мало-помалу она стала обращаться с любовником иначе. Стала холоднее, иногда позволяла сорваться с языка злому слову, а утешать обиженного такими оговорками мужчину было ей невыразимо тягостно.

Однажды ночью Мэгги обошлась с ним особенно жестоко, намекнув, что он ее недостоин, что она приняла его только из милости и что его любовь для нее слишком смиренна. Она забылась до того, что сказала, как ужасно было бы понести черного младенца. Эти глупые слова высвободили в нем надолго подавленную дикость. Словно дух черной расы овладел им, чтобы отомстить расе белых угнетателей. Его глаза вспыхнули, на черном лице блеснули зубы.

– Тогда я стану любить тебя по-другому! – проговорил он. – Сама виновата, если тебе не понравится.

Описывая мне этот случай, Мэгги сказала:

– Тут он бросился на меня как тигр, сорвал одежду, кусал, рвал кожу и делал такое, что и сказать нельзя.

Она вопила и отбивалась, но он очень скоро отскочил сам и рухнул на пол, жалобно прося прощения. Несмотря на испуг и боль, Мэгги чувствовала себя виноватой и, с кровью на плечах и груди, склонилась к нему, чтобы утешить. Через десять минут они снова были друзьями и сели пить чай.

Однако на следующий день негр, бывший, как видно, в душе на редкость великодушным и чувствительным, решил, что им надо расстаться. Он больше не мог доверять себе в обращении с ней. Да и Мэгги не была уверена, что сможет перестать его мучить. Так, они согласились расстаться и разошлись красиво. Потратили все наличные деньги на еду и выпивку, приготовив в дешевой комнатушке целый пир, ели до отвала, поднимали тосты друг за друга, потом за черную расу, за белую расу и за дружбу между ними, за всех и за все, и, расчувствовавшись в восторженном хмелю, дообнимались до того, что себе на удивление оказались вместе в постели. Великодушная, отважная Мэгги твердо решила стереть впечатления прошлой неудачной ночи. Негру не меньше хотелось загладить свое прежнее раболепие и недавнее скотство. Предчувствие опасности и неизбежного прощания вдохнули в Мэгги новую страсть, а ее жар вселил новые силы в него, так что мужчина сумел быть нежным, не покорствуя, и пылким, не зверствуя. Они мирно уснули вдвоем и расстались на следующее утро.

Мэгги, испробовав запретный плод, изведав и сладость его, и горечь, больше не тянулась к сексу ради секса. С этих пор она решительно избегала всякой связи с противоположным полом, если за ней не стояла истинная любовь между равными. Потому что с тем негром она наконец испытала достаточно, чтобы представить, каким может быть секс, когда он выражает всю полноту любви.

Вот какие переживания Мэгги утаила от Виктора, когда они шли по темной дороге бок о бок, но не сцепив руки. Он сделал еще одну попытку добиться ее доверия. Он сказал:

– Ты хранишь в памяти что-то болезненное и что-то, чего немного стыдишься. Если бы ты доверилась мне настолько, чтобы поделиться и болью, и стыдом, я мог бы стереть эти воспоминания.

– Нет, – ответила Мэгги, – во всяком случае, не теперь. Ты мне не отец-инквизитор.

Эта странная фраза позабавила и удивила Виктора, но он не спросил, была ли она намеренной или Мэгги оговорилась по невежеству. Он больше не любопытствовал, а развернул беседу к более общим темам. В автобусе они уютно устроились рядом, но он не взял ее за руку, за что Мэгги была ему благодарна, хотя и чуточку разочарована. Но при прощании Виктор все же взял ее руку. Это была большая сильная рука с шершавой кожей. В большой и указательный палец глубоко въелась грязь.

Виктор поднес ее ладонь к губам и попросил:

– Подумай! Завтра я уеду, но скоро вернусь.

7. Ненадежное счастье. С 1921 по 1924

По словам Виктора, он, устроившись на работу, завел обыкновение каждые несколько недель навещать Мэгги. Их дружба укреплялась и (как сказала мне потом Мэгги) открывала ей новые горизонты. Она и раньше читала, но вкусы ее были совсем не развиты. Виктор открыл ей современных авторов, и хотя сперва они казались ей тяжелыми или даже ужасными, скоро она с его помощью научилась понимать, к чему стремятся такие писатели, как Д. Г. Лоуренс или Джеймс Джойс. Ее подстегивала страсть к современности, но загипнотизировать себя литературной модой Мэгги не дала. Глубокая искренность и здравый смысл не позволяли ей убедить себя, что она ценит или хотя бы понимает труды, вовсе ей непосильные.