Разбойники - [7]

Ради всего святого, что хотела сказать этим графиня? Какой ответ мог дать я ей? Графиня сама вывела меня из нерешительности. Она мне сказала уже совершенно спокойно:

— Пока довольно. Оставьте меня одну. Об остальном переговорим после в более удобное время.

Молча поцеловал я руку графини и направился в двери. Графиня побежала за мной, бросилась мне на шею, как будто в порыве отчаяния и любви; я ощутил горячие поцелуи на губах, и она воскликнула тоном, перевернувшим мое сердце: «Спаси меня!»

Почти без сознания, обуреваемый самыми разнородными чувствами, я чувствовал себя не в силах тотчас присоединиться к вам. Я спустился в парк. Я чувствовал себя так, как будто испытал высшее счастье любви; мне казалось, что я должен был, не раздумывая, пожертвовать собою, сделать все, о чем просила графиня, пока я не успокоился несколько и не увидел все безумие этого опасного предприятия. Ты заметил, конечно, что граф Франц прежде, чем нам расстаться, отвел меня в сторону и говорил со мной по секрету. Он дал мне понять, что он заметил склонность, которую чувствует ко мне графиня.

— Ваша наружность и ваши манеры, — сказал он мне при этом, — внушают мне полное к вам доверие, почему я решаюсь вам сказать, что я догадываюсь более, чем вы это думаете. Вы говорили с графиней. Берегитесь же, чтобы эта Армида не свела вас с ума своим прельщением. Вам странно, что это говорю вам я; но ведь это самое проклятие тяготеет и на мне. Я знаю свое безумие и не могу вырваться из ужасного положения, которое губит меня и в то же время заставляет ее любить.

Ты видишь, друг Гартман, в каком глупом положении нахожусь я теперь; единственным исходом мне представляется наш возможно скорый отъезд отсюда.

Гартман не мало удивился всему, что случилось с его другом Виллибальдом, и оба, рассуждая о положении вещей в замке, сошлись на том мнении, что в этом случае все бедствия проистекают от известных мрачных сторон человеческой природы.

При первых лучах утреннего солнца друзья проснулись. Запах цветов доносился до них в открытое окно, а из леса и с поля слышалось шумное радостное пробуждение природы. Друзьям захотелось еще до завтрака пройтись по парку. Придя в отдаленную часть его, граничащую с лесом, они услыхали горячий разговор и вскоре увидели старого Даниэля, разговаривавшего, по-видимому, об очень важных делах с высоким изящно одетым господином. В конце разговора незнакомец передал старику небольшую записку и ушел в сопровождении Даниэля к лесу, где поблизости его ожидал егерь с двумя верховыми лошадьми. Оба, егерь и незнакомец, вскочили на лошадей и ускакали быстрым галопом. Когда Даниэль возвращался, он наткнулся прямо на друзей. Даниэль вздрогнул от испуга, но затем сказал, смеясь:

— Ей-ей, как рано вы поднялись, мои господа! Сюда только что приезжал чужеземный граф, который будет вашим соседом. Он осматривал парк, и я должен был водить его повсюду. Позднее он заедет к нашему графу и познакомится с ним.

И самый незнакомец, и испуг Даниэля — все это показалось ставшим недоверчивым друзьям подозрительным.

С великим трудом удалось друзьям добиться от старого графа обещание опустить их на следующее утро; но за то граф требовал, чтобы они весь этот день провели в его обществе. Виллибальд, боявшийся теперь Амалии, как застенчивый ребенок, был очень рад этому. Утро прошло весело и беззаботно; но когда садились за стол, Амалии не было.

— Однако головная боль у нее все не проходит, — сказал с досадой старый граф.

Но в эту самую минуту дверь отворилась; вошла графиня Амалия, и при виде ее у друзей остановилось дыхание. Она была одета в дорогое темно-красное бархатное платье; блестящий пояс обвивал ее талию; этот богатый наряд подчеркивал красоту ее лица; роскошные кружева только наполовину покрывали ее вздымавшуюся грудь. В темные волосы были вплетены нитки жемчуга и миртовые цветы. Перчатки и веер дополняли ее праздничный наряд. Она сияла таким блеском и красотой, что глубокое молчание свидетельствовало о восхищении даже тех, кто часто видел ее одетой так нарядно.

— Боже мой! — сказал старый граф. — Амалия, что означает твой наряд? Ты одета, как одеваются счастливые невесты перед венцом.

— А разве я не счастливая невеста? — спросила Амалия с невыразимым чувством, и с этими словами она встала на колени перед графом и склонила голову, как бы ожидая его благословения.

Просияв от радости, граф поднял ее, поцеловал в лоб и воскликнул:

— Амалия? Возможно ли это? Франц, о, счастливый Франц!

Граф Франц приблизился неверною походкой. В его движениях слышался страх сомнения. Амалия отшатнулась, но затем протянула графу руку, которую тот покрыл поцелуями.

За столом Амалия была тиха и серьезна, мало принимала участия в разговорах, но благосклонно прислушивалась ко всему, что говорил Виллибальд, как всегда сидевший с ней рядом, но чувствовавший себя на этот раз как на горячих углях. Граф Франц бросал удивленные взгляды на эту пару, и Виллибальд начал опасаться, что Амалии пришла в голову безумная мысль нарядиться невестой оттого, что она думала этим обратить на себя его внимание и, как тогда, еще раз сделать попытку заставить его принять в ней участие. Случилось, однако, иначе. Когда встали из-за стола, Амалия схватила руку Виллибальда, пока другие еще продолжали разговор, и увлекла его из столовой к себе в комнату. Она дрожала, готова была упасть, так что Виллибальд должен был обнять ее и, не помня себя в любовном восторге, поцеловал ее красивые губки. Тогда только графиня прошептала: «Оставь меня, ах! Оставь меня! Судьба моя решена… Ты пришел слишком поздно. О, если бы ты пришел раньше! Но теперь… О Боже!»