Разбойник Шмая - [33]

– Не доживете вы до этого, кровопийцы! – сплюнул Шмая и, разгневанный, вошел в дом.

– Шмая, к чему тебе ссориться с этими собаками? – сказала Рейзл, присаживаясь рядом с ним. – Ведь все у них в руках.

– Ничего, Рейзл, скоро все будет в наших руках.

– Пока суд да дело, они ещё на коне, – ответила Рейзл. – У кого сто рублей, тот и сильней…

– Ты так думаешь? У кого сто рублей, тот и сильней? – повторил Шмая и, помолчав, добавил: – Глупенькая, так было когда- то, теперь будет по-иному. Люди в тюрьмах сидели, на каторгу шли, в Сибирь, на фронтах, под Перекопом сражались, чтобы стало по-иному, и будет по-иному, по-нашему. Поняла?

– Ну что ж, я с тобой спорить буду? Пусть будет по-твоему. Но надо бы тебе зайти в совет. Насколько я поняла из слов Авром-Эзры, сейчас уже распределяют семена и землю…

Шмая пробрался в битком набитую людьми комнату сельсовета, где в густом облаке дыма сидел и просматривал бумаги Овруцкий.

– Привет, Шмая, садись! – председатель указал на стул, поднялся и, опираясь на костыли, протянул Шмае руку. – Садись, отдохни, только смотри не перевернись, а то стулья у нас на курьих ножках… Наш Азриель – милиция – не может раздобыть несколько хороших стульев у кулаков. Видал парня? – указал Овруцкий на долговязого Азриеля, носившего на рукаве красную повязку, а на плече потертую винтовку, из которой, видимо, давно не стреляли. Парень покраснел и ответил сердито:

– Ну, что же я могу сделать? Откуда я возьму стулья?

– Слыхали? – сказал председатель. – Чтобы милиция задавала такие вопросы! Сходил бы к Цейтлиным и одолжил несколько стульев! Тебя теперь все обязаны уважать.

– Хацкель мне уже однажды пообещал заменить ногу метлой.

– Тебе? Милиции? – расхохотался Овруцкий. – Ну, братец, с такой милицией мы недалеко уйдем. А ты что ответил?

Парень покраснел до ушей.

– Сказал, чтобы он имел уважение к власти и разговаривал с нею не как извозчик, не то как возьму его за жабры, так из него и дух вон…

– Так и сказал, или это только здесь ты такой герой?

Парень промолчал и, взяв с собою несколько ребят, пошел искать стулья.

– Хорошо, что ты пришел, – обратился председатель к кровельщику. – Земли у нас мало, обрабатывать ее нечем, семян – горсть. Вот и попробуй разделить так, чтобы все были довольны…

Шмая с минуту просматривал список, и на лице у него появилась привычная добродушная улыбка. Он разгладил усы, сдвинул фуражку на макушку и сказал:

И в самом деле трудновато. Я по части этой грамматики не больно силен. Рассказывают, однако, такую историю…

Шмая не успел начать свою историю, как снова появился запыхавшийся Азриель:

– Чего вы тут сидите? Там бьют, режут…

– Где бьют?

– Кого режут?

– Азриель, расскажи толком, что случилось? – Овруцкий взял костыли и вышел из-за стола.

– Авром-Эзра с Хацкелем и всей их бандой налетели в поле на ребят, которые пашут, и творится что-то ужасное! Гедалье голову проломили…

– А милиция что делает?

– Какая там милиция? Три человека – тоже мне милиция!

– Пошли! – кинул Овруцкий, и все направились за ним.

В поле возле разбросанных мешков с семенами люди увидели Авром-Эзру Цейтлина с деревянным дышлом в руках. Он был разгорячен и растрепан, бороду разметал ветер. Неподалеку стоял извозчик Хацкель с топором и ещё несколько незнакомых людей с палками. Увидав толпу, бежавшую сюда, растерялись, стояли неподвижно.

Женщины принялись приводить в чувство Гедалью, лежавшего на вспаханной земле, избитого и едва дышавшего.

Овруцкий стоял багровый от злости, опираясь на костыли, и смотрел на окровавленного человека.

– Авром-Эзра, вы, кажется, твердили, что надо жить в мире, – не выдержал Шмая, – в священном писании, говорили вы, так, мол, сказано. Святоша…

– Надоели вы мне, голодранцы! Так будет со всеми, кто тронет мою землю! – крикнул Авром-Эзра

– Чуть человека не убил, злодей!

– Мое добро! Моя земля! Мои семена! Мои бороны! – не унимался Авром-Эзра.- Никому не отдам! Головы сниму!

– Может быть, вы будете кричать на вашего батьку? – не мог больше сдержаться Овруцкий и двинулся к Авром-Эзре. – Бросьте вашу дубину! Кого пугать пришли? Народ?…

Авром-Эзра отошел в сторону, начал бить себя кулаками по голове.

– Пришли бы к тебе отнимать твое добро, ты молчал бы? Грабители! Мои волы! Мои семена! Земля моя! Кровь прольется!

– Ну что ж, не хотите добром, – сказал Овруцкий, – пожалеете… Народ вы не напугаете. Уж мы таких, как вы, на своем веку повидали…

И крикнул:

– А ну, бросьте ваши палки! Да поскорее!

Толпа зашумела Авром-Эзра, вытирая рукавом слезы, побежал под гору, в поселок. Хацкель, оглянулся, заметил, что нанятые крестьяне куда-то исчезли, спрятал топор и сам поспешил убраться следом за своим тестем.

– Колонисты, чего стоите? Земля ваша, принимайтесь за работу! – неторопливо проговорил Овруцкий, и все взялись за дело – запрягать волов, таскать мешки с семенами, размерять поле.

Сеятели двинулись по полю.

– В час добрый!

– Счастливо! – кричали со всех сторон.

Овруцкий присел на мешок с зерном, окинул взглядом поле и позвал Шмаю:

– Присядь на минутку, солдат, покурим. Чего задумался?

– Хорошая весна начинается, – улыбнулся Шмая, присаживаясь на лежавший рядом мешок, и достал из кармана кисет. – Ну, теперь люди малость оживут. Первая атака Цейтлина отбита!